Теперь она вернулась – и не менее озлобленной, чем прежде. В довершение всего, недавно она проникла в блок матери и ребенка под видом назначенной на дежурство уборщицы.

– Я просто хотела побаюкать детишек! – заявила она обнаружившим ее надзирателям, а потом укусила одного из них, когда те попытались вывести ее оттуда.

В наказание за это ее перевели в одиночную камеру, и ей были временно запрещены посещения.

– Только представь, каково это – никогда больше не увидеть своего ребенка, – сказала я Патрику, когда мы вместе шли на встречу с этой женщиной. Потом я осеклась и в смятении посмотрела на него, поняв, какую ужасную оплошность допустила.

– Все в порядке. – Патрик прикусил губу. – Я уже начинаю с этим смиряться – в большей степени, чем тогда, когда мы раньше работали вместе. Время лечит. Конечно, ничто не забывается, но можно в конце концов научиться жить с этим.

Мы подошли к пропускному пункту в крыло А, и разговор пришлось прекратить. Дежуривший на входе охранник серьезно на нас посмотрел.

– Вам стоило бы взять с собой кого-нибудь из надзирателей. Она сегодня весь день буянила.

– Думаю, мы сами справимся, – уверенно ответила я. Что обо мне будут говорить подчиненные, если узнают, что я не способна решать проблемы без грубой силы?

Когда мы с Патриком шли к камере, в коридорах было множество женщин. Некоторые из них обращались ко мне с просьбами:

– Губернатор! Мне нужно с вами поговорить. Моего ребенка хотят усыновить приемные родители, хотя моя мама говорит, что готова взять его к себе. Вы можете мне помочь?

– Губернатор! Моим детям не разрешают навещать меня, потому что я якобы опасная. Да если так пойдет, они ведь, черт возьми, уже и не узнают меня, когда я выйду.

– Губернатор…

Мы постучали в дверь камеры – скорее просто из вежливости, чем из каких-то других соображений. Потом я отперла замок. Зельда сидела на узкой кровати, ее длинные волосы были грязными и спутанными. А ее руки оказались исцарапанными – вероятно, ею самой.

– Ты! – подскочив, зарычала она. – Ты отняла у меня мою дочь!

– Постойте, – начал Патрик, но я подняла руку, жестом говоря «я сама».

– Это было сделано не по моей личной инициативе, – твердо произнесла я. – И вы это прекрасно знаете. Существует определенное правило. Детей старше полутора лет не разрешают оставлять в тюрьме с матерью. Для них находят приемную семью или усыновителей, или кто-то из родственников оформляет над ними опеку. Я понимаю, как вам тяжело. Правда, понимаю.

– У вас вообще есть дети? – Ее глаза яростно сверкали, как у дикого зверя.