– Потаённая молельня, – сказал Одинцов. – У нас в деревне тож такая была, под овином. Это чтоб было где молиться, если с города приедут, церкву поломают…

– Старики заранее всё решили! – перебил его Фандорин. – Мы своим приездом задержали их, но не надолго. Стоило нам уехать, и они сразу спустились сюда. Пока я, идиот, с-сигару курил. Потом ещё восходом любовался, а они в это время под нами были, смерти ждали…

– Погоди, Ераст Петрович! – от волнения Одинцов перешёл на «ты». – Нет же их тут! И потом, когда мы приехали, они сидели наверху, чинные, спокойные, обычную работу работали!

– А ты видел, что именно они п-писали? Может, как раз про «самоотвержение отечества»! Уехали мы – и они легли в могилу…

– Гаспадзин! – позвал Маса, светя фонариком куда-то вниз, под стену.

Там, вырезанный в брёвнах, темнел дощатый люк. Все щели плотно законопачены мхом.

– Вот она, мина… – едва слышно, севшим от волнения голосом сказал Фандорин.

Тяжкая смерть

Изнутри люк был заперт на засов, но хватило одного рывка шести сильных рук, чтоб выдрать дверцу вместе с петлями.

В нос ударила удушливая волна спёртого воздуха – вернее, полного отсутствия воздуха.

Несколько земляных ступеней вели вниз и вбок – мина была вырыта не под домом, а чуть в стороне.

Согнувшись в три погибели, Фандорин спустился первым.

Ещё одна дверь.

Тоже тщательно проконопачена, но без запора – после лёгкого толчка с тихим скрипом открылась.

Дышать было очень трудно, хоть сверху и поддувало. На лбу выступила испарина.

Эраст Петрович подумал: вот он, запах Смерти. Смерть смердила мёрзлой землёй, выпитым до последней капли воздухом, оплывшим воском, мочой.

Маса сзади зажужжал своим фонарём, и пещера осветилась.

Она была крошечная, с чуланчик.

Низкий свод, обшитый досками, держался на одном деревянном столбике, к вершине которого сходились диагональные опоры – как спицы к ручке зонтика.