Ольшевский бежал; острый, очень тонкий и длинный предмет вошел в мозг. Убитый рухнул ничком. Уже мертвого его перевернули. Фандорин сел на корточки, приподнял безжизненную руку, на которой отсутствовал указательный палец – из обрубка еще сочилась кровь.

Карманы вывернуты. Что-то блеснуло в траве.

Двугривенный. С выцарапанным посередине крестиком.

– Убили?!

Сзади подбежал запыхавшийся Сергей Тихонович.

– Да. Тридцать-сорок минут н-назад. Шугай не догонял Ольшевского, да и не смог бы, с раненой ногой. Сидел в засаде, вон там, и ждал. Отлично рассчитал траекторию.

– А она в обмороке, да? Все-таки женщина есть женщина… Что у вас в руке? Монета? С крестиком?!

– Выпала из кармана убитого. Вероятно, там были еще деньги, но их забрал преступник.

Клочков выпучил глаза.

– Так значит… игуменью… этот? Этот?! – он ткнул дрожащим пальцем вниз. – И деньги монастырские взял он? Не Шугай? Ничего не понимаю!

– Ольшевский оставил странную записку, – перебил его Фандорин. – Мне нужно было сразу обратить в-внимание. «Ухожу. Прощай»? Если бы он был таким слабаком, каким представлялся, там было бы что-нибудь паническое: «Найди меня!», «Спасай меня!» – или нечто подобное. Я неправильно понял этого человека…

– Вы… вы хотите сказать, что они с Шугаем были в сговоре?! – ахнул товарищ прокурора.

– Боюсь, что так. И торчали здесь оба вовсе не из-за того, что один прятался, а другой на него охотился.

– Из-за… распятия?!

– Полагаю, Ольшевский уже после убийства, задним числом, догадался, где игуменья спрятала свое сокровище. И только ждал, пока Парус опустеет. Как только монахини уехали, он отправился в обитель и нашел то, что искал. Видимо, захотел сбежать, не делясь с Шугаем. И вот результат, – кивнул Эраст Петрович на труп.

Титулярный советник схватился за голову.

– Господи, это я во всем виноват! Я приезжал сюда целых два раза… Если бы в первый приезд не польстился на морфий, а разыскал Ольшевского, игуменья осталась бы жива… Второй раз было то же самое – хапнул наркотик и уехал. Да и сейчас я тоже хорош… Я должен был застрелить Шугая, как бешеную собаку, а не вести с ним разговоры! Мне нужно было… охранять закон, а я… – Его глаза наполнились слезами. – Жить нужно было иначе! Будь проклята моя слабость и трусость! Будь проклят морфий! Пропади ты пропадом!

Он подбежал к обрыву, выхватил из кармана злополучную коробочку и зашвырнул ее в реку как можно дальше.

Обернулся. Мокрое лицо дергалось, глаза сверкали.

– Ничего, он у меня не уйдет! Он спрятал свою лодку где-то здесь! Я найду! Найду!