Светлый фон

В руке у Фандорина был револьвер, но титулярный советник на оружие не смотрел. Он вообще не выглядел напуганным.

– Как вы догадались? – спросил Клочков, и в голосе было одно лишь любопытство.

– Говорю же: коробочка. Которую вы швырнули с обрыва в реку. Если бы в ней был пузырек, она бы утонула. Но коробочка покачивалась на воде – значит, пустая. Только в тот миг я понял, что сделал ужасную ошибку. Я не учел, что морфий – отличное средство, позволяющее самому слабому и робкому человеку на время делаться бесстрашным и ловким. Мой просчет стоил жизни Ольшевскому. Это ведь вы его вспугнули, верно? И записку за него накалякали. А Шугай сидел и ждал, когда беглец выйдет прямо на него. Охотник действовал по вашей указке. Сначала вы попробовали подставить под его иглу меня, чтобы я вам не мешал. Вы ведь к тому времени уже догадались, где у игуменьи может быть тайник. Когда же я оказался не такой простой мишенью, вам в голову пришла идея поизящней: игуменью убил Ольшевский – его должен был изобличить двугривенный; Ольшевского убил Шугай; он же убил и вас, прямо у меня на глазах. Никто вас не разыскивает, вы покоитесь на речном дне. Концы в воду. А вы спокойно плывете к тайнику, забираете приз – и весь мир у ваших ног.

– Всё так, – рассмеялся Сергей Тихонович. – Вы умнейший человек, господин Фандорин. И я очень благодарен вам, что вы научили меня, как избавиться от пагубной зависимости. Сегодня я сделал инъекцию в последний раз. Иначе у меня не хватило бы сил грести против течения. Вы правы, я совсем не Геркулес. Сейчас я вас, извините, пристрелю. А то как раз добрался до тайника, и тут вы со своими разговорами…

Он сунул руку в карман, не обращая внимания на наведенный револьвер.

– Я не знал, что морфий кроме смелости еще и стимулирует г-глупость, – удивился Эраст Петрович. – С огромным удовольствием прострелю вам руку. Для начала…

Курок щелкнул, но выстрела не было.

– И на мудреца довольно простоты, – еще больше развеселился титулярный советник. Он вообще был чрезвычайно оживлен и бодр, чуть не приплясывал. – Зачем было оставлять на подоконнике револьвер? У меня есть превосходный складной ножик. Четыре лезвия, штопор, пилочка. И шило. Удобнейшее приспособление. Можно трубку почистить. Можно капсюли на патронах проколоть. А можно дуру упрямую пощекотать. Она мне ничего не сообщила, только губами шлепала: «больно, больно…», так и сдохла без толку. Зато вы подсказали. Спасибо. Вот оно, единственное место, куда никто кроме игуменьи не заходил.

Эраст Петрович откинул барабан и выругался нехорошим японским словом. Патроны действительно были испорчены.