Почерк-то детский.

Страшноватой сути высказывания это не отменяет.

Икер прикрывает глаза, чтобы отогнать неприятное видение: получается не с первого раза, но все же получается.

Замызганный транспарант исчезает, растворяется в воздухе, теперь улыбка Лали – это просто улыбка, можно назвать ее простодушной, можно – лукавой; сложнее с окружающим пейзажем, который несколько секунд скрывало адово полотнище.

Он еще не успел прийти в себя и выглядит застигнутым врасплох.

Нет-нет, все кажется совсем обычным: пирс, яхты, площадь Ласта вдали. Вот только Икер не слышит никаких звуков, не ощущает никакого движения. Катера и яхты не покачиваются на волнах, автомобили у площади и чайки в небе застыли, и ничто не способно сдвинуть их с места. Все это напоминает театральную декорацию, пусть и хорошо прописанную. А стоящие чуть поодаль Дарлинг и Исмаэль Дэзире – всего лишь марионетки, о которых все позабыли. И жизнь к ним вернется только тогда, когда кто-то невидимый соизволит дернуть за ниточки.

Или видимый.

Ангел.

– Так кого я должен бояться, девочка?

– Тебе идет эта шляпа, – хохочет Лали. – Носи ее всегда.

– Ты не хочешь отвечать на вопрос?

– Нет.

– Тогда я решу, что ты просто разыгрываешь меня.

– Может, разыгрываю. А может, нет.

– Ну, ладно. Помнишь, мы говорили о парне, которому понравились твои кошки?

– Да.

– Все зовут его Виктор. А… как бы назвала его ты?

– Ама́ди.

– И… что это означает?

– Что его зовут Амади.