– Если в какой-то момент вы почувствуете себя неловко, просто скажите об этом, – говорит Эйдан. – Уважайте своих коллег-актеров и себя. Нет ничего плохого в том, что у вас есть границы.

Конечно, я никогда ничего не говорю. Отчасти потому, что я не хочу быть человеком, чьи ограничения сдерживают шоу, а отчасти потому, что никогда не видела границы, которые я не захотела бы пересечь.

– Это единственные сцены, где я прошу вас не импровизировать, – подчеркивает Эйдан. – Ничего неожиданного. Все дело в доверии.

Есть три такие сцены: одна, где моя статуя оживает и мы с Жанной занимаемся любовью; другая, где мы с Бодлером проводим нашу единственную ночь вместе, и самая последняя – кульминационный новый финал Эйдана, написанный Патриком, в котором Няша, Лоренс и я исполняем вальс с тремя человеческими скелетами. Танец, который постепенно переходит в оргию. Со скелетами будут работать кукловоды, спрятанные в оснастке над сценой. В первый раз мы безнадежно запутываемся, когда пытаемся прогнать этот эпизод. Поэтому на него мы тратим больше всего времени. Только когда все получается, мы идем дальше и обращаемся к другим сценам.

Сцена с Няшей относительно легкая – от меня требуется сначала быть пассивной статуей, лежащей на постаменте, затем постепенно все больше возбуждаться, а потом вновь замереть в той же экстатической позе, в которой я была вылеплена. Однако сцена с Лоренсом – проблемная. Никто не знает, как ее надо сыграть, даже Эйдан. В некотором смысле, это самый важный момент всей пьесы, ее центральная тайна. Сцена, в которой Бодлер отворачивается от обожаемой им Аполлонии и отвергает ее. Мы обсуждаем большое количество вариантов. Был ли он импотентом? Исступленным? В ужасе? В слезах? В сценарии Патрика ничего об этом не говорится. Все думают, что это отговорка, но мы не можем решить, что должно заполнить пустоту.

По просьбе Эйдана Патрик приходит на репетицию с несколькими идеями. Мы пробуем, но это все не то.

Патрик несмело спрашивает:

– Могу я кое-что посоветовать?

– Конечно, – говорит Эйдан.

– Если она на нем, – говорит Патрик. – Сверху, а потом нарочно берет его руки и кладет себе на горло.

– С какой целью?

– Это двусмысленно. Либо она предлагает ему доказать, что он не тот человек, каким себя изображает в стихах… либо ждет подтверждения обратного. Дело в том, что он злится. И мы не знаем причину его гнева – то ли потому, что она все еще не верит ему, то ли потому, что он не может не потерять самообладание.

– Для зрителей неоднозначность – это хорошо. Но для Аполлонии? Чего она хочет в этот момент?