В тот вечер он велел мне одеться потеплее.

– Зачем? Этот солнечный вечер гораздо теплее, чем холодная осень, которую мы оставили позади.

– Мы идем в холодное место.

Он берет рюкзак.

Патрик просит таксиста отвезти нас на кладбище Монпарнас. После того, как такси высаживает нас, мы проходим через пару массивных каменных ворот в парк с аккуратно выложенными дорожками и аллеями деревьев. Между аллеями – могилы, их, по словам Патрика, более тридцати пяти тысяч – это буйство разных стилей, от готики до модерна.

Патрик ведет нас в тихое место в центре.

– У Бодлера здесь и могила, и кенотаф – погребальный памятник, – объясняет он. – Это кенотаф.

Скульптура из белого мрамора, восемь футов высотой. Двусмысленная фигура, наполовину ангел, наполовину дьявол, смотрит на изображение поэта на смертном одре. На постаменте разбросано около дюжины билетов на метро, каждый из которых придавлен камнем.

– Вот так люди выражают здесь свое уважение, этим они показывают, что совершили особое путешествие.

Патрик достает из кармана наши билеты и наклоняется, чтобы положить их в стопку.

Затем мы посещаем могилу, где останки поэта похоронены рядом с могилой его матери, и потом покидаем кладбище, продолжаем путь по улице Фруадво и останавливаемся у маленьких ворот из ржавых железных прутьев, вделанных в стену. За ними – ступеньки, которые, похоже, ведут в какой-то подвал.

Патрик достает ключ и открывает ворота.

– Нам повезло. Я боялся, что они сменили замки.

Он достает из рюкзака два фонарика.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, заходя внутрь.

– В катакомбы. – Он осторожно запирает за нами ворота, включает фонарик и знаком показывает мне идти вперед. – Таких входов десятки. Они заперты, но ключи можно купить на черном рынке. Студенты иногда устраивают здесь вечеринки.

Я спускаюсь по ступенькам. Легкий прохладный ветерок дует из темноты, принося с собой запах сухого, затхлого разложения. И абсолютная тишина.

– Я не слышу звуков вечеринки.

– Вряд ли их можно услышать. Эти туннели тянутся более чем на двести километров.