– Вы серьёзно так считаете?

– Простите, – смутился Илья Иванович.

– Меня смущает другое. Если Рустам догадался о том, что ручку темперметра подсунули ему именно вы, то почему он, вместо того чтобы пойти с этой уликой ко мне, подсунул её другому человеку? Ведь одного только этого факта хватило бы на то, чтобы он сам задал себе логичный вопрос: а у самого графа откуда взялась эта ручка?! Но наш попутчик из южных губерний не догадался до такого простого вывода. Вместо этого он, почуяв опасность, решил отвести от себя подозрение, подставив старушку.

Илья Иванович сидел, не зная, что ответить.

– Теперь я понимаю, почему она не оставила записки в личных вещах: в шкатулке или несессере, – продолжил Кирилл Петрович. – Ведь после происшествия всё это передали бы вам в руки, и вы избавились бы от существенной улики.

– Она была умна. Очень умна, – кивнул граф. – Этого у неё не отнять.

– Да, умна. Знаете, отчасти я могу понять вас, – признался Кирилл. – И ваше желание наказать её. Девушка была крайне жестока с близкими людьми. Но вот Анна Илларионовна…

Илья Иванович непонимающе посмотрел на него.

– Меня всегда удивляла её привязанность к воспитаннице. Даже несмотря на её выходки. – Кирилл Петрович провёл рукой по волосам. – Она всегда старалась защищать подопечную, даже если она была не права. Старалась отвести удар, или принять его на себя. В какой-то степени это даже выходило за рамки обычных отношений воспитанницы и няни. И после того, как вы рассказали мне свою историю, меня кое-что навело на мысль.

Мужчина пристально взглянул на графа, стараясь уловить малейшее изменение:

– Анна Илларионовна и настоящая мать Софьи – это случайно не одна…

Он не успел договорить, когда Илья Иванович внезапно побагровел, и глаза его расширились от удивления… или возмущения? Готовый выпалить некое ругательство, он сдержался, шумно выдохнул и ответил:

– Кажется, я и так уже наговорил вам много лишнего.

Кирилл встал с кровати, поправив на себе одежду:

– Однако же достаточно для того, чтобы отдать вас под суд. – Он положил руку на плечо графа. – Уверяю вас, чистосердечное признание облегчит вашу вину перед судьёй.

Илья Иванович посмотрел на стену перед собой, тихо ответив:

– Но не перед Богом.

Выйдя из каюты, в коридоре Кирилл столкнулся с ожидающими его пассажирами и офицерами, бывшими с ним в соседней каюте Софьи.

– Как? Он признался? – спросил молодой Ермолкин, опередив остальных.

– А как же, – ответил Кирилл Петрович, пожав плечами.