Дальнейшая судьба её подруги Эффи Крамбл тоже сложилась удачно. Получив место одной из сорока девушек в танцевальном ревю, она, словно рыбка, до сих пор томившаяся в тесной стеклянной банке и выпущенная на речные просторы, оказалась в своей стихии. «Ты и не представляешь, Марджи, как я счастлива! – писала она подруге в перерывах между репетициями. – Да, у нас очень строгие правила насчёт выпивки и мужчин, чуть что, вылетаешь из программы сразу, но ты же меня знаешь – на самом деле мне не нужно ни того, ни другого! Я очень выносливая, Марджи, моё тело – сплошные жилы. Я могу танцевать сутками напролёт, и распорядительница миссис Кудрилл (жуть какая дотошная, но меня-то ей не подловить!) сказала, что если я буду продолжать в том же духе, то скоро меня переставят в первый ряд вместо носатой задаваки Мэделин (представляю, как та взбеленится!)».

Эдди Пирсу, к сожалению, не так повезло, как его бывшим коллегам. Долгое время он исполнял крошечные роли в репертуарных театрах и безуспешно обивал пороги театральных контор, но танцоров в Лондоне всегда было с избытком, и отказы один за другим сыпались на его белокурую голову. Он уж было совсем отчаялся, но вскоре неожиданно для самого себя получил заманчивое предложение сняться в киноленте о нелёгких буднях представителей высшего класса. Картина не пользовалась шумным успехом, но внешность Пирса, как и его отличные манеры и способность ладить на съёмочной площадке со всеми (и даже с первым помощником режиссёра) сослужили ему добрую службу. От Пирса не ждали многого, и роли он получал небольшие, но кое-что подзаработать сумел. С присущей ему обстоятельностью он изучил многообещающую индустрию кинематографа изнутри и с умом вложил свои накопления в акции Associated Talking Pictures, превратившейся к 1942 году в одну из самых крупных киностудий Великобритании. Он с теплотой вспоминал о своём сценическом прошлом, но на сцене, как и на съёмочной площадке, больше не появился. Будучи уже весьма в зрелых годах, Эдвард Пирс женился на юной актрисе, отдалённо напомнившей ему Люсиль Бирнбаум, воспоминания о которой он так и не сумел изгнать из памяти и сердца. Брак этот было нельзя назвать счастливым, но супруга подарила ему прехорошенькую улыбчивую малышку, которой дали имя Беатрис, хотя все звали её Бетти, и с рождением дочери жизнь его озарилась подлинным светом радости.

Джонни Кёртис тоже распрощался со сценой. Несколько лет его бросало из одной авантюры в другую, но в конце концов годы усмирили его, и он осел на судостроительной верфи в Белфасте, куда его устроил старинный дружок, в прошлом ипподромный «жук» и ловчила. Как ни странно, но Джонни, оказывается, был рождён для этой тяжёлой работы и снискал заслуженное уважение товарищей. Дальнейшая его жизнь была нелёгкой, но честной, и всякий день, возвращаясь домой к жене и трём сыновьям, он испытывал чувство удовлетворения. Лишь изредка, в пабе, когда приятели подначивали его и просили показать степ, в груди возникало неясное томление, но такое бывало нечасто. На верфи его прозвали Танцор Джонни, и это было даже приятно.