Ее влияние росло.

Много времени для этого не потребовалось. Гамаш, наверно, должен был предвидеть такое развитие, и он, может быть, и предвидел, только не хотел признаваться.

Арман не только выпустил смертельно опасный наркотик на улицы Квебека. Он еще выпустил и Амелию.

И делала она все то же, что всегда делала Амелия. Она захватывала власть.

– Что у тебя на уме? – прошептал он. – И кто такой Дэвид?

Видео продолжалось, но теперь в кадре осталась только груда одежды на земле, словно мусор.

И груда хныкала.

Арман уже собирался выключить компьютер, как заметил движение. Маленькая девочка в ярко-красной шапочке. Она вышла из темноты и остановилась на тротуаре. Одна, совсем одна. Потом повернулась и пошла прочь из кадра. Следом за Амелией.

Он смотрел с бледным лицом. Чуть приоткрыв рот. Чувствовал боль, видя ребенка одного на улице.

Его так взволновала девочка, только-только покинувшая кадр, что он чуть не проморгал несколько последних кадров.

Арман заметил теперь и кое-что еще. Человека. На самом краю кадра. Тот чуть небрежно стоял, опершись на стену. Сложив руки на груди, он смотрел вслед Амелии. И казалось, думал. Потом он принял решение. Оттолкнулся от стены и пошел в противоположном направлении.

«Уж не Дэвид ли это?» – подумал Арман.

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать седьмая

Часов около девяти утра, когда Арман и Бенедикт выехали в Монреаль, Жана Ги в Трех Соснах уже давно не было.

И поскольку Бовуар уехал один, Арман не видел, как его зять остановился с задней стороны здания и огляделся, перед тем как войти внутрь.

Когда он вошел в большой зал для совещаний, там никого не было.

Жан Ги сел, но вскоре встал. В беспокойстве принялся выхаживать туда-сюда перед окнами. Потом стал ходить вокруг стола. Он остановился посмотреть на знакомую картину. Копию классического Жана Поля Лемье.

Потом он снова принялся ходить, поглядывая в окно на Монреаль, чуть завешенный ледяным туманом. Словно на город накинули марлевую вуаль.

Он сцепил руки за спиной, надул щеки, выдохнул.