Гамаш показал на картину. В нижнем правом углу находилась подпись Клары и цифры 7/12.

– Я видел это, – сказал Жан Ги. – Но я всегда думал, это дата окончания картины.

– Нет. Это номер копии. Седьмой из двенадцати.

– Всего было двенадцать копий?

– Это еще до того, как ее признали, – сказал Арман. – Она не думала, что и двенадцать-то продаст.

– Так что эта копия может стоить…

Но он замолчал и уставился на «Три грации». На цифры. И хмыкнул:

– Так… Что же за номер на заднике картины у Баумгартнера?

Гамаш вскинул брови, то же сделал и Жан Ги, который быстро пошел к телефону в кухне и набрал номер.

– Клутье? Картина в кабинете Баумгартнера. Да, сумасшедшая старуха. На заднике есть номер. Не могли бы вы подъехать туда и посмотреть? Даже больше – привезти картину. Нет, я не шучу. Нет, я не хочу, чтобы вы принесли ее в мой кабинет. Держите ее у своего стола. Хорошо, тогда поверните лицом к стене. Мне все равно. Перепишите номер и попробуйте ввести его как пароль. Я буду на месте через час.

Бовуар повесил трубку и повернулся к Гамашу:

– Скоро будем знать. Не представляю, что мы найдем на этом компьютере, но я готов по-прежнему поспорить: наша парочка, – он мотнул головой в сторону гостиной, – погрязла в этом деле по самые свои дурацкие прически. Я думаю, Энтони Баумгартнер был человеком алчным. Злокозненным. Криминальным. Не думаю, что у него было намерение делиться наследством.

– И ты думаешь, поэтому его и убили?

– Да. А ты?

Гамаш посмотрел на закрытую дверь, и Жан Ги, хорошо знавший тестя, мог проникнуть в его мысли.

– Послушай, шеф, я знаю, ты не хочешь, чтобы Бенедикт оказался убийцей. Он тебе нравится. Мне он тоже нравится. Он спас твою жизнь. Но…

– Ты думаешь, я поэтому не верю, что Бенедикт убийца? – спросил Арман. – Потому что он повел себя по-человечески?

– Очень даже по-человечески, – сказал Бовуар.

– Да, но мы арестовывали много убийц с человеческими лицами, так что нас на мякине не проведешь. Я не вижу в этом доказательства. Да, они лгали, но если бы все, кто нам лгал, были убийцами, то на улицах у нас началась бы бойня.

– Ты не хочешь в это верить.