— Михаил Петрович, — Шурик дернул Сажина за локоть, — вы говорили, что через два дня у нас встреча с журналистами.

— Ну и что? — Сажин остановился и оглянулся. — А ты дорогу назад найдешь? Не заблудишься?

— Не заблужусь. — Шурик взял Сажина под руку, и они пошли дальше. — Что мне журналистам говорить?

— Что говорить? Будешь отвечать на вопросы.

— Чем я занимаюсь, кроме бокса? — Шурик потупил глаза.

— А чем ты занимаешься?

— Я учусь в техникуме, правда меня там в лицо не знают.

— Плохо. Надо, чтобы знали.

— На какие средства я живу? — Шурик заглянул Сажину в лицо.

— А на какие средства ты живешь?

— Я работаю тренером с юношеской группой.

— Видишь, ты работаешь.

— Числюсь. — Шурик снова посмотрел на Сажина.

— Так и скажи, что ты плохо работаешь. Зигмунд, например, хирург, Роберт — ветеринар, он своих жеребят словно детей нянчит. Александр Бодрашев в техникуме не показывается, на работе числится.

— Сборы, соревнования, — бормотал Шурик, — и вообще непонятно.

— Что непонятно? — спросил Сажин.

— Непонятно. Прыгает акробат в цирке. Артист. Почетная профессия. Прыгает акробат на соревнованиях, заметьте, прыгает лучше, чем циркач, но он спортсмен, возможно чемпион мира, и поэтому обязан… Что? Обязан работать. Почему? Непонятно.

— Ты для этого со мной пошел? — Сажин остановился, взял Шурика за борт плаща и посмотрел в курносое веснушчатое лицо. — Для этого?

— Так мне через два дня на вопросы отвечать. Вы мою маму знаете? Не знаете, Михаил Петрович. А моя мама всегда внушала, что нужно говорить правду. Моя мама со стыда сгорит, если узнает, что ее Шурик врал. Да еще за границей врал.

— Ой, Шурик, — Сажин отпустил его плащ и провел ладонью по лицу, — не вынимай ты из меня душу, а отправляйся в гостиницу. Знаешь дорогу?