Я достаю свой мобильник. Да, вот оно – на разбитом экране. Если смотреть под углом, то прочитать его трудно.

– О Господи, извини…

– Забыли. Ты уже здесь. Главное – с Рори все нормально, – гнев снова одолевает Миллисент, как будто он ее вообще покидал: – Он будет так наказан, что запомнит это на всю оставшуюся жизнь!

Кто-то хихикает.

За углом коридора сидит на банкетке Дженна. Она машет мне рукой. Я машу ей в ответ. Миллисент ведет меня к автомату – выпить кофе. Он горький и обжигает мне язык. Но мне именно это и нужно. Кофе не бодрит, а, напротив, немного успокаивает меня. А то сердце слишком быстро билось – из-за бега, алкоголя и неожиданного известия о том, что мой сын угодил в больницу.

Миллисент исчезает в смотровом кабинете – побыть с Рори. Когда они выходят из него, Рори держит руку на перевязи, а на его запястье наложена повязка. Гнев Миллисент слегка поутих, по крайней мере, пока.

Рори избегает смотреть мне в глаза. Возможно, он все еще на меня злится. А может быть, понимает, что влип. Меня одолевают два желания – залепить сыну затрещину и обнять его. Я не делаю ни того ни другого. Просто треплю его за волосы.

– Если тебе расхотелось играть в гольф, тебе следовало просто сказать об этом, – говорю я.

Сын не улыбается. Он любит гольф.

Мы возвращаемся домой после полуночи. Я заглядываю в комнату Рори через несколько минут после того, как он улегся в постель. Сын уже засыпает.

Изнуренный, я сажусь на свою кровать.

Моя машина все еще у «Первого уличного гриль-бара».

А под церковью были захоронены чьи-то тела.

– Миллисент, – окликаю я жену.

Она выходит из ванной:

– Что?

– Я сегодня вечером пил пиво вместе с Джошем. Репортером.

– Зачем тебе…

– Он рассказал мне про тела, похороненные в цоколе той церкви.