Из динамика продребезжал голос Каза:
– Белый дом и московский Центр управления полетами, говорит Хьюстон, все готово к телемосту.
Киссинджер и Добрынин заерзали в креслах, устраиваясь поудобнее для просмотра.
В Москве Владимир Челомей посмотрел на часы.
– «Аполлон-18», это Хьюстон, проверка голосовой связи.
Чад смотрел в камеру, подняв золотистый светофильтр так, чтобы видно было его лицо, и щурился на ярком солнечном свету.
– Восемнадцатый слышит вас громко и четко, Хьюстон.
Каз заглянул в методичку, которую ему из Белого дома прислали. Сначала Никсон.
– Господин президент, вы в эфире.
Никсон сверился с брошюрой:
– Майор Миллер, говорит президент Никсон, ваш верховный главнокомандующий. Затрудняюсь выразить во всей полноте мою гордость как американца вести сейчас беседу с вами на Луне. Особенно при виде флага США, чьи цвета столь ярки и четки рядом с вами.
Голос Чада от множества ретрансляций местами съедали помехи:
– Господин президент, я также горжусь привилегией говорить с вами, сэр.
Никсон продолжал:
– Чад, мне известно, что миссия, которой вы руководите, выдалась тяжелой и, увы, оказалась сопряжена с потерей человеческой жизни. Такова цена путешествий в непознанное. Мы и нация выражаем вам одновременно соболезнования и признательность за ваши труды во имя науки и мира.
Холдеман составил текст речи после консультаций с Киссинджером, зная, что Советы будут слушать.
– Я очень рад, что нам удалось найти способ использовать космические исследования не только ради решения технических задач, а и для международного сотрудничества. Миру нужны символы совместного труда, и вы вместе с НАСА указываете путь. На линии присутствуют советские представители, которые с нетерпением ожидают возможности пообщаться с одним из вас. – Он сверился с методичкой, потом еще раз. – По их просьбе я приглашаю вас приветствовать старшего лейтенанта Громову, женщину-космонавта, которая сейчас спустится из американского посадочного модуля на поверхность Луны.
В Москве Челомей ждал этого мига. Он требовательно бросил через скрипучий динамик Габдулу, застывшему в ожидании у пульта в Симферополе, за тысячу двести километров на юг:
– Давай!
Габдул рывком перевел вперед штурвал и задержал его. Не время думать об осторожности.