Заведующим туберкулезным отделением местной лагерной больницы был русский немец из Поволжья, звали его Карл Иванович Бергнер. Узнав мою фамилию, он заинтересовался мной уже при первом осмотре.

— Ну что, — сказал он, осмотрев мои документы. — Что русскому хорошо, то немцу смерть, да?

Я промолчал, потому что к горлу опять подкатывал приступ кашля.

— Ничего, ничего. Сразу скажу, что у вас неплохие шансы не умереть. Вам повезло, что вы здесь, иначе… Когда вы заболели, десять дней назад? Иначе вы были бы уже мертвы. А вообще, удивительно, что вы выдержали путь сюда. На корабле и на поезде, да? Удивительно.

Прокашлявшись, я вдруг осознал, что впервые за все эти годы услышал обращение на «вы».

Доктор был совсем не похож на немца — широкое скуластое лицо, вьющиеся волосы с блестящей плешью и по-русски открытая улыбка: русские не улыбаются без причины, но когда они улыбаются, будьте уверены, что они делают это искренне. Другой вопрос — из каких побуждений.

Всякий раз во время осмотра Бергнер будто бы пытался заговорить со мной о чем-то, что интересовало его, но затем сам же сворачивал разговор за любезной улыбкой, сославшись на другие дела. Мне же он тоже стал интересен — в конце концов, впервые за долгое время я увидел не то чтобы соотечественника, но хотя бы человека, чья фамилия звучит на одном языке с моей.