— Вы попали на Колыму не только за убийство. И не столько, — продолжил Бергнер.

Я закрыл глаза, потому что говорить правду было страшно.

— Я прав? Вы шпионили?

Я посмотрел ему в глаза.

Бергнер тяжело и быстро задышал, ноздри его раздулись, он хищно улыбнулся — я никогда не видел у него такой улыбки — и сел обратно на табурет. Он молчал и смотрел на меня.

— Послушайте, — сказал я умоляющим тоном, голос мой дрожал. — Да, я был разведчиком. Немецким разведчиком. Я работал в Москве. Я делал очень плохие вещи. Дело было не в том, что я шпионил, я отказался от себя, я обманул себя, я все время убивал какую-то часть себя, чтобы делать свое дело. И я, черт, расплатился за все. Сполна. И продолжаю расплачиваться. Вы даже не представляете, как и чем я расплатился. Я отдал за это свой рассудок. Свободу. С момента ареста я плохо сплю и не вижу снов. Я видел ад Колымы. Я видел ад… Черт возьми, я видел ад внутри себя. Что вам надо от меня, а? Что вам еще надо?

Слушая мою речь, Бергнер переставал улыбаться, а затем скептически скривил губы.

— Знаете, за что я попал сюда? — спросил он.

Я молчал.

— За ложное обвинение в шпионаже.