Мадемуазель не отвечала, сосредоточенно изучая отсутствующую лепнину на потолке. Потом вдруг встрепенулась, извинилась:

– Простите, вы что-то сказали?

– Я так и думал, что не ошибаюсь, – заключил Алихан. – Именно месяц назад появились первые жертвы сексуального маньяка…

– Вы считаете, что маньяк как-то связан с утечкой панацетина?

– А вы нет? – вперил Алихан в Анну Сергеевну свой беспощадный пронизывающе-аналитический взгляд.

Анна Сергеевна слегка поежилась, но отважно выдавила из себя отрицательный ответ. И вдруг, без предупреждения, без всякого объявления войны, оросилась слезами, простерла руки в направлении собеседника и разразилась длинной умоляющей фразой на языке, фонемы которого не в состоянии передать ни русский, ни латинский шрифты.

Если бы у Алихана было не пара, а пять пар бровей, то все они в полном составе оказались бы там же, где и одна имеющаяся, а именно: на покатом лбу, причем скорее ближе к темечку, чем к переносице. Честно сказать, приятно лишний раз удостовериться, что нет и не может быть человека, которому хоть что-то человеческое было бы не чуждо. Это убеждает в божественном происхождении вида homo sapiens гораздо больше, чем сотня богословских трактатов, не оставляя камня на камне от подлых инсинуаций дарвинистов-провокаторов. Потрясение невозмутимого Жоржа Алихана было столь велико, что недопитый Лядовым стакан с водой пришелся очень кстати.

– Если даже вы специально заранее выучили эту фразу в предвидении подобного случая, и слезы ваши неискренни, а умоляющий тон тщательно отрепетирован, то и тогда я не стану ничего сообщать вашему дяде о ваших ночных художествах, мисс Анна…

– Спасибо, Жорж! Спасибо даже в том случае, если вы по каким-либо причинам вдруг передумаете и расскажете все дяде Семе, – не уступила в благородстве чувств мисс Анна месье Жоржу.

– Не беспокойтесь, не передумаю. Но вы должны дать мне слово, что прекратите это безобразие.

– Даю…

– Не спешите, Анна Сергеевна, подумайте: а сможете ли вы его сдержать или это выше ваших сил?

– Да за кого вы меня принимаете! – возмутилась она, вновь обретая прежние повадки – в тоне, позе, мировосприятии и мировоззрении.

– Вы действительно хотите это знать?

Возможно, это не было провокацией, возможно, это была месть за потрясение, которое он только что испытал. Алихан, однако, не стал дожидаться ответа; мельком взглянув в глаза собеседницы и без труда обнаружив в них дикую смесь гнева, страха и бесшабашной готовности к подвигам, поспешил сам ответить на свой вопрос.

– Вижу, что хотите. Я вас принимаю за глубоко законсервированного агента русской разведки и мне хотелось бы знать – так, на всякий случай, – не подверглись ли вы расконсервации на днях?