– А ведь это я Аникеева из Казачьего Тына шуганул! Иначе он бы все о вас, Анна Сергеевна, выведал…

– Что ты мелешь, Пряхин? – выпрямилась вдруг Анна Сергеевна.

– Да ты не бойся, Тошенька, – улыбается Пряхин – я был нем, как могила…

– Бредит? – возвращается к прежнему диагнозу Игорь. Но Анна Сергеевна не отвечает, стоит – бедная, бледная, омут ока удивленный на раненого наведя.

– А с ребеночком все в порядке, не беспокойтесь. Уход за ним организован квалифицированный… Хитрозадый Миндис додумался оформить его как подкидыша в лядовский приют. Если б вы обратились в полицию, это сразу бы вскрылось, но – вы не обратились…

– Я мигом слетаю, – подхватывается Игорь, ища глазами свой шлем.

– Не надо никуда летать, Игорек, потому что ребеночка ты там не найдешь, – предупреждает кто-то девичьим, смутно знакомым голоском.

– Вика! – то ли радуется, то ли озадачивается Анна Сергеевна. – Ты как тут?

Вика стоит в полном облачении небоскребного мойщика окон, телескопической щеткой поигрывает, сигареткой попыхивает.

– По делу я, Анечка, по делу… Меняю вашего ребеночка на моего эстонца!

– Это на того, который датчанин? – уточняет Анна Сергеевна.

– А хоть бы и датчанин, вам-то какая разница?

– Да зачем он тебе сдался?

– Должен он мне, вот зачем…

– Много?

– Для меня – много…

– Который час? – стонет Стоха.

– Спокойной ночи, кореши, боишься пропустить? – скалиться Вика.

– Врубите ящик, – просит Стоха. – Там… там ее этот… датчанин…

– Бредит? – упорно держится своей версии Игорь.