– В тебе я был уверен, иначе не стал бы рисковать. Я послал их куда подальше – и оказался прав. С возвращением.

– Я рад, что вернулся, сэр.

– Не сомневаюсь. Я был прав насчет тебя, Кеннеди, а ты был прав насчет этого молодого человека. А ведь в отделе полно парней, которые до сих пор мусолили бы свой хрен и дожидались, что преступник сам во всем сознается. Когда предъявишь обвинения?

– Я бы подождал до конца третьего дня. Хочу убедиться, что в деле не осталось никаких лазеек.

– Вот он, наш Кеннеди, в своем духе, – сказал О’Келли, обращаясь к Ричи. – Если уж он в кого-то вцепится, бедняге поможет разве что Господь Бог. Смотри и учись. Давай-давай, – великодушный взмах руки в мою сторону, – бери столько времени, сколько нужно. Заслужил. Продление срока я тебе выбью. Еще что-нибудь понадобится – люди, сверхурочные? Ты только скажи.

– Пока что нам всего хватает, сэр. Если что-то изменится, я вам сообщу.

– Договорились. – О’Келли кивнул нам, подровнял страницы нашего отчета и бросил в стопку: разговор окончен. – А теперь шуруйте в отдел и покажите моим бездельникам, как надо работать.

В коридоре, отойдя на безопасное расстояние от двери О’Келли, Ричи поймал мой взгляд и спросил:

– Значит, теперь мне разрешено самому вытирать себе задницу?

Над главным инспектором многие ржут, но он мой босс и всегда меня поддерживал, а для меня важно и то и другое.

– Он говорил метафорически.

– Это я понял. А туалетная бумага – это метафора чего?

– Может, Квигли? – предположил я, и мы, смеясь, вернулись в следственную комнату.

* * *

Конор жил в подвале высокого кирпичного дома с облупившимися оконными рамами. Чтобы попасть в его квартиру, нужно было обойти дом с тыла и спуститься по узкой лестнице со ржавыми перилами. Внутри – спальня, крошечная гостиная, совмещенная с кухней, и еще более крошечная ванная. Похоже, о существовании этой конуры он давно забыл. Особенно грязной она не выглядела, однако углы затянула паутина, в кухонной мойке валялись объедки, а в линолеум было что-то втоптано. В холодильнике – готовые обеды и спрайт. Одежда Конора – качественная, но не новая, чистая, но неглаженая – ворохом лежала на дне гардероба. Документы хранились в картонной коробке в углу гостиной – счета, банковские выписки, чеки, все вперемешку, некоторые конверты даже не вскрыты. Приложив немного усилий, я, пожалуй, смог бы определить, в каком месяце Конор запустил свою жизнь.

Окровавленной одежды не видно, в стиральной машине пусто, на просушке вещи не висят, никаких окровавленных кроссовок – вообще никаких кроссовок, – зато в гардеробе стоят две пары ботинок десятого размера.