– Даже если вы правы насчет романа, это указывает не на Конора, а на Пэта. Вы сами говорите, что у него потихоньку ехала крыша. Вдруг он узнаёт, что жена трахается с его бывшим лучшим другом, и в голове у него что-то щелкает. Дженни он убивает в наказание, детей – чтобы не остались без родителей, себя – потому что ему больше незачем жить. Вы же видели, что он написал на форуме. “Она и дети – все, что у меня есть”.

Двое студентов-медиков – заросшие щетиной, с мешками под глазами – вышли из больницы покурить, хотя, казалось бы, кому как не им вести здоровый образ жизни. Внезапно меня накрыло мощной волной раздражения, которая унесла прочь и усталость, и все, что меня окружало, – вонь сигаретного дыма, нашу беседу с Дженни, похожую на замысловатый бережный танец, назойливый образ Дины, не идущий из головы, Ричи, упорно донимавшего меня путаными возражениями и гипотезами. Я встал и отряхнул пальто.

– Ну, для начала давай выясним, прав ли я насчет романа.

– Конор?

– Нет. – Я так хотел взять в оборот Конора, что почти чувствовал его запах, резкий и смолистый, однако именно в таких обстоятельствах и нужен самоконтроль. – Его оставим на потом. К Конору Бреннану я пойду только с полным боекомплектом. Нет, сейчас мы снова побеседуем с Гоганами. И на сей раз буду говорить я.

* * *

С каждым разом Оушен-Вью выглядел все хуже. Во вторник он казался побитым жизнью изгоем в ожидании своего спасителя, словно все, что ему нужно, – это богатый и энергичный застройщик, который придет и, в полном соответствии с изначальным замыслом, заставит поселок засиять яркими красками. Теперь же он напоминал конец света. Остановив машину, я почти ожидал увидеть, как нас крадучись окружают одичавшие собаки, а последние выжившие, пошатываясь, со стонами выбираются из скелетообразных домов. Я представил, как Пэт нарезал круги вокруг пустырей, пытаясь выбросить из головы шебуршание и скрежет; я представил, как Дженни слушала свист ветра за окном, читала книги в розовых обложках, чтобы сохранить позитивный настрой, и спрашивала себя, что же стало с ее “долго и счастливо”.

Шинейд Гоган, разумеется, была дома.

– Чё вам надо? – требовательно спросила она с порога.

На ней были те же серые легинсы, что и во вторник, – я узнал их по жирному пятну на дряблом бедре.

– Мы хотели бы побеседовать с вами и вашим мужем.

– Нету его.

Облом. В этой семейке Гоган, можно сказать, был мозгом, и я рассчитывал, что он сообразит, что в их интересах поговорить с нами.

– Не страшно, – сказал я. – Если понадобится, мы вернемся и пообщаемся с ним позже. А пока посмотрим, чем вы сможете нам помочь.