Дженни замерла, вцепившись пальцами в одеяло.

– Это единственное, что у нас оставалось: никто ничего не знал. Я постоянно твердила себе: “По крайней мере, никто не знает”. Пока люди считали, что у нас все отлично, у нас был шанс все наладить. Но если все считают вас больными на всю голову неудачниками, к вам начинают относиться соответственно, и тогда ваша песенка спета. Вам крышка.

“Как с тобой обращаются, так ты себя и чувствуешь”, – сказал я Ричи.

– Но есть же профессионалы – психологи, психотерапевты. Они информацию о клиентах не разглашают.

– Чего ради? Чтобы они сказали, что Пэт – псих, и забрали его в дурку, где он бы в самом деле свихнулся? Нет уж, психотерапевты Пэту были не нужны. Ему просто нужна была работа, чтобы некогда было переживать по пустякам, чтобы он ложился спать в нормальное время, а не… – Дженни оттолкнула рисунок с такой яростью, что он слетел с постели и с неприятным шорохом приземлился у моих ног. – А мне всего лишь нужно было продержаться до тех пор, пока он не найдет работу. Вот и все. И если бы все обо всем узнали, я бы этого не вынесла. Когда я забирала Эмму из школы, учительница мне улыбалась и говорила что-нибудь типа: “О, Эмма читает все лучше и лучше”, словно я нормальная мамаша, которая сейчас поедет в свой нормальный дом. Только в такие моменты я и чувствовала себя нормальной. Я нуждалась в этом. Лишь это держало меня на плаву. Если бы она сочувственно мне улыбнулась и похлопала меня по руке, потому что узнала, что Эммин папочка в психушке, я бы сдохла на месте, прямо в классе.

Воздух казался твердым от жары. На долю секунды я увидел себя и Дину, нам было лет четырнадцать и пять соответственно, – я выкручиваю ей руку у школьных ворот: “Заткнись, заткнись, никогда не говори про маму с посторонними, а не то я тебе руку сломаю!” Ее пронзительный вопль, похожий на свисток паровоза, и тошнотворное, захватывающее дух удовольствие от того, что я тяну ее запястье все выше. Я нагнулся, чтобы подобрать рисунок, а заодно спрятать лицо.

– Я ведь не многого хотела, – сказала Дженни. – Я не тщеславна и никогда не мечтала стать поп-звездой, главой корпорации или светской львицей. Я просто хотела быть нормальной.

Ее голос лишился последних остатков силы, стал сухим и бесцветным. Я положил рисунок обратно на кровать, но Дженни, похоже, не заметила.

– Так вы поэтому забрали Джека из сада, верно? – спросил я. – Не из-за денег. Он говорил, что слышал, как скребется зверь, и вы боялись, что он скажет об этом там.

Дженни отшатнулась, словно я замахнулся на нее кулаком.