– Слышу, – Эль смотрела в теплые глаза Фаустино и впервые за этот бесконечно долгий день, проведенный в вонючих пионах, расслабилась. – Слышу и думаю, что Марта Рейн просчиталась, впутав тебя. Зря она назначила тебя убийцей, очень зря.

– Думаю, это была маленькая месть моему отцу.

– Тогда ты должен был попасться.

– Возможно, но обстоятельства сложились не так, как Марта ожидала. Я не попался, удар по отцу пришелся мимо. И это очередное доказательство, что твои Тройки не всесильны, им не подвластно будущее, – Фауст легко поцеловал Эль в губы и встал: – Десять визитов в чужие сны позади, осталось всего… сколько?

– Сто двенадцать, – всхлипнула Эль.

– Твоя активность всегда меня восхищала.

Он ушел, но вскоре вернулся. Он всегда возвращался, чтобы узнать новое имя и сообщить новый счет. Он чутко уловил, что Эль необходимо сосредоточиться на чем-то, считать, повторять про себя новую цифру и думать о том, сколько осталось позади. Один, два… четырнадцать, пятнадцать. Каждый раз считалось все дольше, Эль приходилось ускоряться, чтобы успеть перебрать все цифры до возвращения Фаустино.

Почему-то она думала: чем дальше, тем сложнее. Оказалось, все с точностью до наоборот. Сделав первые неуверенные, омытые горючими слезами, шаги, Эль вдруг разогналась до скорости приличного атлета. Она считала, любовалась пионами, которые сначала приобрели нежно-розовый оттенок, а потом и вовсе местами забелели, ждала Фауста и считала. Уже быстрее, больше… до ста. Правда, Фаустино сильно сдал, каждый раз он возвращался все более молчаливым и уставшим. Он провел на ногах не одни сутки, путешествуя через множество точек перехода, такое мало кому под силу… и он, словно противоположность Эль, сначала бежал, а под конец выдохся и практически полз по направлению к цели.

– Теперь я вижу, как хорошо быть астралом, – из последних сил шутил он.

Фауст уничтожил все, что Эль создала за многие годы.

И она не жалела, больше нет. Эль и правда привыкла быть активной, а значит, сможет сделать еще больше, но в этот раз сама. Как захочет и без чужой указки. И все ошибки тоже будут принадлежать ей, она будет лелеять их и помнить как собственные, а не навязанные сектой.

Они с Фаустино вышли из сна вместе.

Но проснулась Эль в одиночестве. В больничной палате.

Она звала Фаустино, Гая… кого-нибудь! Но заходил только усатый доктор, подключал новую капельницу и качал головой, с немецким акцентом рассуждая о поразительной безрассудности молодежи. Доктора Эль вспомнила как раз по акценту – кажется, они уже разговаривали, когда Эль находилась под наблюдением из-за ноги. Доктор и тогда звал ее безрассудной, ведь по легенде она выехала на сноуборде в метель… хотя какая же это легенда, чистая правда. А вот теперь точно была легенда: едва сняв гипс, чокнутая девица попала в очередной замес с лавиной, получила обморожение, но чудом избежала серьезных последствий.