Что ей сейчас было необходимо, так это немного побыть одной, вдали от всех, включая Мэтью, чтобы хорошенько все обдумать. Они пообещали друг другу забыть об иконе, но подробности всей этой истории не давали ей покоя. Имя в календаре, намеки дель Карроса, его страх перед тем, что она могла знать, заставивший его сказать больше, чем он хотел. Восемь лет назад, когда дед серьезно заболел, он, находясь в полубессознательном состоянии, бормотал что-то о том, что виноват в смерти ее отца. Это случилось уже не в первый раз, и она пыталась успокоить его, но дед был безутешен. «На его месте должен был быть я», — повторял он снова и снова. Как будто смерть была не случайностью, а запланированным событием. Тогда она объяснила это не покидавшим деда чувством вины, обостренным болезнью, но воспоминания о сказанных им словах остались в ней навсегда.

И что делать? Можно попытаться организовать еще одну встречу с дель Карросом, но это будет просто безумием, да и дель Каррос больше не согласится. Можно оставить все как есть и надеяться, что когда-нибудь его поймают и правда выйдет наружу. А была ли она готова к этой правде? Не лучше ли будет, если он снова исчезнет, а тайна так и останется тайной?

— Что ты делаешь? — донесся до нее голос Мэтью, прозвучавший неожиданно взволнованно.

— Свожу себя с ума.

— Предоставь это мне.

— Я была сумасшедшей задолго до того, как познакомилась с тобой.

— А почему бы тебе не вернуться сюда, ко мне?

Действительно, почему бы и нет? И все-таки она еще несколько минут продолжала сидеть на подоконнике, докуривая сигарету и размышляя о себе и Мэтью, о том, сможет ли произошедшее между ними уцелеть под натиском эмоционального напряжения этих дней. Будут ли они также нужны друг другу, когда все волнения закончатся, сменившись скучной чередой однообразных дней? Когда икона займет то место, которое должна занять? И действительно ли ей хочется это знать? Не лучше ли наслаждаться тем, что есть? Она погасила сигарету, закрыла окно и вернулась к нему.

22

22

Больница в Куинсе была значительно хуже, чем та, на Манхэттене. Старее, грязнее, суматошнее — если такое, конечно, возможно. Андреас поднялся на восьмой этаж на лифте, беспокойно дребезжащем и трясшемся под ногами. Впрочем, стоявшая рядом с ним усталая медсестра, по-видимому, родом с Ямайки, казалось, этого не замечала.

Его мысли опять смешались. Сообщение Моррисона не выходило у него из головы, словно испытывая его волю. Он, конечно, мог сказать себе, что ничего не изменилось, что это посещение — просто финальный акт, необходимый для успокоения совести и удовлетворения любопытства. Сказать-то было легко, вот только поверить трудно. Единственное, что он твердо для себя решил, — это больше не впутывать в свои дела Бенни и Мэтью.