Циничный внутренний голос – тот, который отвечал за черный юмор, за жесткость, за безопасность и умение превращать все в фарс, самый громкий голос внутри Джеммы, – мог бы рассмеяться: «Расскажи мне о том, что такое слишком, малыш». Она почти слышала его, но он так ничего и не сказал, растворившись в мыслях отголоском самого себя.

Похороны. Больницы. Чертова дверь. Это слишком, каждый свое, они делили с Купером на двоих.

– Брайан знает. Но он никогда не видел. – Купер поднял на нее больной взгляд. Его голос был сиплым, а лицо – серым и таким острым, словно сильно обезвоженным. – А вы… видели.

Но и ты тоже видел, верно?

– Дверь, в которую оно стучится, – призналась Джемма ему в ответ. – Это никогда не была комната Винсента.

В его комнате никогда не существовало этой двери. Она пришла вслед за Джеммой из других воспоминаний, тех, которые она, как и Купер, спрятала там, где никто не должен их обнаружить.

Купер кивнул:

– Это ее комната.

Да. Это всегда была ее комната. Только она никогда не звала Джемму с той стороны – и именно поэтому Джемма знала, что на самом деле ее там не было. За той дверью должна стоять тишина: жуткая, страшная, та, которая означала, что Джемма опоздала. И это Джемма ломилась в ту дверь, оставляя синяки на плечах. Это она стучала. Это она звала.

– Кэл не знает, – сказала Джемма сухим и ломким голосом. – Он не знает, и я…

Она с удивлением поняла, что не может договорить. «И я не хочу, чтобы он знал».

Но ей и не нужно договаривать. Купер уже был здесь. В ее голове. Смотрел на нее своими идиотскими прозрачными глазами, видел каждое непроизнесенное признание.

Поэтому вы не сказали ему о снах.