– Я ездил в Кроли, – сказал он. – К Руперту.

– Господи, зачем?! – вырвалось у Айрис, но потом она поправилась: – То есть он ваш брат и… Я просто думаю, вам очень тяжело его сейчас видеть.

– Меня попросили Годдард и адвокат Руперта. Даже Кристина звонила. Он не даёт показания. Точнее, кое-что он говорит, но мало, на некоторые вопросы вообще не отвечает. Кристина и адвокат говорят, что из-за этого его могут не выпустить под залог – из-за того, что он не сотрудничает со следствием. А Руперт упёрся… Как обычно. Годдард решил, что он может что-то рассказать мне.

– Да с чего это? Руперт вас… – Айрис хотела сказать «ненавидит», но сдержалась. – Он вас не жалует. Вряд ли захочет сделать вам одолжение.

– Он может захотеть сделать мне больно.

У Айрис в груди что-то точно сжалось в кулак – в обиде и бессильной ярости. И потом к глазам подступили слёзы: от жалости к ним обоим. Ко всем троим. Потому что и Руперт в какой-то мере был жертвой.

– Он что-то сказал? – срывающимся голосом спросила Айрис.

– Да, и оказалось, что вы почти во всём были правы. Он нашёл письма в библиотеке и, когда прочитал про ожоги, решил, что именно он – настоящий ребёнок. Он слышал, как я спорил с матерью в кабинете, подумал, что она будет уже не в духе, и лучше немного подождать, но не удержался. Не мог ждать… Когда я поднялся на второй этаж, он зашёл в кабинет, сказал, что нужно поговорить. Она ответила, что тоже очень хотела поговорить с ним насчёт письма из школы. Он… Руперт не дал ей ничего сказать, выложил, что всё знает. Что она поменяла детей…

– А она? Она не объяснила ему ничего, да?

– Нет, она вообще не хотела с ним про это говорить. Отвечала холодно, свысока. Сказала, что он всё напутал, он не её ребёнок. Что ничего у него не отнимала, и он не заслуживает даже того, что она ему дала. Руперт сказал: «Просто облила меня презрением и ушла». Он хотел её догнать, но у него начались судороги. Он остался в кабинете подождать, когда приступ пройдёт… А потом он увидел её в окно. Она переоделась, чтобы идти на реку, и шла такая уверенная, спокойная, довольная жизнью. «Отняла у меня всё и даже не поморщилась». Он не мог допустить, чтобы так всё и оставалось, чтобы она радовалась, когда он страдал. – Дэвид посмотрел в сторону мраморного мостика, туда, где шесть лет назад Руперт догнал свою приёмную мать. – Он ненавидел её в тот момент. Ненавидел так сильно, что не мог… Не мог позволить ей жить. Он сказал, она была недостойна жить после того, что сделала со своим сыном. Руперт схватил нож с её стола и вышел через восточное крыло. Вот и всё. Нож он побоялся бросать в саду, хотел сначала отмыть и протереть, чтобы точно не осталось отпечатков. С собой у него был только платок с монограммой, им пользоваться было нельзя. Поэтому он принёс нож в свою спальню. Сначала ему надо было снять одежду, потому что на ней были брызги крови, и спрятать. Он сунул нож в тайник, куда ещё в детстве прятал ценные вещи, но там оказалась щель, и когда он заталкивал нож поглубже, тот вывалился в дымоход. А из камина в библиотеке не выпал. Руперт решил, что это не важно: всё равно там его никто не найдёт.