– Все ради любви? – усмехнулся Марвуд, складывая письма. – Неужели мадемуазель де Керуаль желала именно этого?

– Вы не понимаете! – резко бросила Кэт. – Де Вир был единственным человеком на свете, который мог бы ей помочь. Кроме того, иногда люди действительно считают, что ради любви можно пожертвовать чем угодно, и ведут себя соответственно. А может быть, Луиза на самом деле толком не знает, чего хочет. Большинство людей этого не знает. Но чего она уж точно не хочет, так это быть любовницей короля.

– А ведь перспектива весьма неплохая, – зевнув, произнес Марвуд. – Король щедр к своим фавориткам.

Кэт испытующе поглядела на него:

– Вы стали удивительно циничны. Мне это не нравится.

Марвуд отвел взгляд.

Кэт пожала плечами и встала:

– Я пойду. Лучше разыщу господина Бэнкса и дослушаю про его открытия о Воскресении.

– Кэт, задержитесь еще чуть-чуть, – попросил Марвуд.

Кэт взглянула на него:

– Не хочу.

Подняв щеколду, она быстрой походкой дошла до боковой двери и шагнула в темноту ночи.

Мне сказали, что лорд Арлингтон в библиотеке. Стоявший у двери слуга велел мне постучать и сразу же заходить. За большим столом, накрытым турецким ковром, напротив милорда сидел господин Ивлин. На столе я заметил развернутый чертеж, по краям которого стояли подсвечники, одновременно служившие источниками освещения и прижимавшие углы.

Господин Ивлин как раз указывал на какую-то деталь плана длинной линейкой:

– А здесь, милорд, будет фонтан… – При моем появлении Ивлин осекся.

Арлингтон вполголоса извинился перед ним, сославшись на то, что, находясь на королевской службе, не располагает собой. Он прошел в смежный с библиотекой кабинет и жестом велел мне следовать за ним. На ходу я неловко поклонился Ивлину. Во время вчерашнего ночного побега из Прайорс-Холта я сильно натер ногу и теперь хромал. Я так устал, что готов был улечься на пол и моментально заснуть.

– Ну?.. – тихо спросил Арлингтон, как только за нами закрылась дверь.

– Бумаги у меня.

Достав повторно запечатанный пакет из кармана, я отдал его Арлингтону. Я чуть не сказал «письма», но вовремя спохватился; оговорка была бы равносильна признанию, что я открывал пакет.