Грей обхватил противника ногами, разведя ему пятками бедра в разные стороны, чтобы не дать подняться. Он уже не мог упираться коленом в спину твари, зато его запястья тисками сжимались вокруг мощной шеи.

Существо выронило булаву, попыталось выгнуться и захрипело. Хрип получился вполне человеческим, поэтому Грей почувствовал прилив сил и еще туже скрестил запястья с веревкой. Руки у него пульсировали, бедра пылали, каждая часть тела молила о пощаде, но трепыхания противника почти прекратились, и Грей знал, что дело движется к финалу. В конце концов всякое сопротивление прекратилось.

Для верности Грей не ослаблял хватку еще несколько секунд, а потом оттолкнул тварь от себя. Она безжизненной куклой откатилась в сторону. Доминик встал, дрожа от напряжения. Глаза ему заливал пот, и он вытер их запястьями, покрасневшими от оставленных веревкой ожогов.

На несколько мгновений его рука зависла над тварью, а потом он наклонился и схватил конец бинта, который в пылу борьбы стал разматываться с шеи существа. Грей потянул за ткань, виток за витком освобождая голову, а потом сглотнул, увидев, что скрывалось под ее слоями.

Это оказался человек, мужчина, но с ужасно изуродованным лицом. Кожа у него была того же оттенка, что и у египтян, но рот и нос превратились в единое причудливое отверстие, отвратительную, похожую на пещеру дыру в центре. Из-за этого остальная кожа на лице натянулась, превратив его в мерзкую бугристую маску.

Желудок у Грея взбунтовался, и он отвел глаза, вспомнив слова Стефана о том, какими ужасными бывают настоящие генетические дефекты. Он не мог вообразить, каково это – прийти в мир с проклятием такого жуткого уродства. Потом Грей подумал о горбуне Номти, о человеке с заячьей губой и о типе с родимым пятном на пол-лица. Возможно, Аль-Мири покупал их преданность, давая надежду несчастным отпрыскам бесстрастной матери-природы, предлагая им потенциальное исцеление эликсиром?

Грею хотелось бы ненавидеть человека, который только что едва его не убил, но он не мог. Он мог лишь пожалеть погибшего из-за невыносимого существования, которое тому, должно быть, довелось влачить, а также из-за того, каким чудовищем тому пришлось стать.

Подобрав булаву, Грей тут же ее выронил: для него орудие было слишком тяжелым. Сперва он пожалел, что у булавы нет острых краев, которыми можно было бы разрезать путы, но потом только возблагодарил судьбу, ведь его уже не было бы в живых. Острый край наверняка вспорол бы Доминику какой-нибудь жизненно важный орган, пока несчастный урод в бинтах отбивался, сопротивляясь удушению.