Изнутри лаборатория ничем не отличалась от большинства себе подобных: сверкающая, технологичная, стерильная. Тут царил интернациональный дух науки. Пленников провели мимо ряда закрытых дверей, а за теми немногими, что были открыты, виднелось разнообразное оборудование. В обе стороны от главного коридора разбегались боковые. «Будто вернулась в Нью-Джерси», – подумалось Веронике. Такая лаборатория могла бы находиться где угодно.

Дойдя до конца длинного коридора, они остановились перед громадной металлической дверью. Перпендикулярно тянулся еще один коридор. Вероника бросила взгляд в его левую часть и увидела стеклянные двери. Правая часть казалась совершенно пустой.

Тот же самый охранник вставил ключ-карту в очередной слот у двери. Раздался громкий щелчок, дверь распахнулась внутрь, и Вероника откорректировала свои предыдущие наблюдения. В лабораториях Нью-Джерси нет освещенных факелами каменных тоннелей, которые начинаются в конце ультрасовременного коридора; нет там и доисторических наскальных изображений, высеченных на стенах этих тоннелей. Охранники повели троицу по идущему под уклон проходу. Грубые рисунки, покрывающие стены, являли собой очертания людей и животных, в основном птичьих и бычьих фигур. Все они были повернуты лицом в ту сторону, куда гнали Веронику и ее спутников, как будто их молчаливая процессия направлялась к какому-то древнему театру.

Как и в других работах доисторических художников, которые доводилось видеть Веронике, здесь для формирования образов использовались естественные изгибы и разломы песчаника. Длинная трещина становилась спиной буйвола или коровы, закругленный выступ – человеческим бедром.

Не требовалось археологического образования, чтобы распознать подлинность поблекших изображений, и Веронику охватил благоговейный трепет. Эти неуклюжие попытки человеческого самовыражения существовали уже тысячи, а возможно, и десятки тысяч лет. Те, кто их создал, хотели того же, чего хочет каждый человек начиная с каменного века. Древним художникам требовалось признание космоса, оправдание собственного существования. Они взывали к небесам, увековечивая себя в символических изображениях.

Пещерное искусство снова включило ту часть мозга журналистки, где обитал профессиональный интерес, и она старалась сохранить в памяти каждую деталь. Ей пришлось напомнить себе, что и она сама, и ее спутники находятся в смертельной опасности, но мысли стремились в иную сторону: к потенциалу статьи о подобной находке, к тому, что ожидало их в конце тоннеля. То ли амбиции репортера, то ли защитный механизм выживания запустили отчаянную беспечность. Вероника посмотрела на охранников в дурацких зеленых мантиях и чуть не хихикнула в голос.