– Непохоже, что молодой человек врал. У него с самого начала отношения с Тацумой были поверхностными.

– Так ли это?

Тодороки на мгновение забыл о вождении и непроизвольно повернул голову в сторону Идзуцу.

– В тот момент он как-то странно напрягся. И это было не из-за возбуждения от разговора с сыщиками, а из-за того, что он пытался скрыть свой страх.

– Думаешь, он знал что-то такое, за что остальные могли затаить на него обиду?

– Не думаю, что было что-то конкретное. Да и вряд ли он являлся их мишенью. Но сам был изрядно напуган. Наверное, чувствовал свою вину перед ними – возможно, из-за того, что в глубине души все это время смотрел на них свысока…

Тодороки почувствовал странную убедительность в словах Идзуцу. Его соображения напоминали анализ впечатлений, хотя и отличались от него. «Уже который раз сегодня я пересматриваю в лучшую сторону свое отношение к нему как к сыщику. Правда, слова похвалы от такого старшего товарища, как я, ему наверняка будут неприятны…»

– А что ты думаешь об истории с Кодой?

– Что думаю?.. – Идзуцу в замешательстве нахмурил брови. – Ну, наверное, это тянет на дисциплинарное взыскание.

– Ну а если прямым текстом?

– Что вы хотите, чтобы я сказал?

– Ничего. Забудь об этом.

Идзуцу отвернул голову. На светофоре горел красный свет, и Тодороки нажал на тормоз.

– Как полицейская она незрелая, – продолжая смотреть наружу, неохотно ответил Идзуцу.

Да, незрелая, глупая. Тодороки разделял эту оценку. Он уже собирался кивнуть в знак согласия, но сидевший рядом Идзуцу продолжил:

– Я ни с Кодой, ни с Ябуки особенно знаком не был. Лица и фамилии их хорошо помню, но не более того. Хотя нет никаких сомнений, что они друзья. Вот это совершенно точно.

Тодороки понял, что хотел сказать Идзуцу: пострадал друг Коды, и ее желание отомстить было вполне естественно. Желание не полицейской, а человека.

Тодороки молча нажал на газ. «С этим я тоже согласен». И в то же время в сознании возник мучительный и мутный вопрос: «Хорошо, а чем это отличается от позиции Судзуки?»

Эта позиция – «если человек не относится к числу своих, его можно убить» – переплелась в мыслях Тодороки с другой позицией: «Это месть за своего. Ничего не поделаешь, ради такого приходится убивать». Это переплетение не давало ему покоя. Густая смесь красок превратилась в гротескную абстрактную картину, бессвязность которой в то же время формировала определенную гармонию. Тодороки казалось, что он зажат в узких просветах между двумя красками этой картины. От этого ощущения у него сперло дыхание. Краска беспорядочных убийств отличалась от краски возмездия. С точки зрения закона и то и другое – противоправные деяния, но они определенно отличаются друг от друга. Интуитивно разница между ними кажется очевидной. И все же: если внимательно присмотреться к краскам, вплоть до мельчайших их частиц, становится ясно, что различий между частицами почти нет.