«Я и не рассчитываю, что ты меня поймешь… – наливая четвертую рюмку сётю, Хасэбэ наконец открыл рот. – Я и сам этого… – Тут он оборвал себя. Пристально глядя на поверхность сётю, сжал ладонью свой нос, после чего выкрутил его рукой – с такой силой, будто пытался раздавить. – Я и сам этого не понимаю».

После этого Хасэбэ, обрывисто произнося слова, признался, что раз за разом повторяет эту дурную наклонность. Повторяет каждый раз, когда оказывается в тех местах, где люди умирали, где их убивали, где с ними происходили ужасные вещи. Хасэбэ сказал, что ему все равно, кто жертва; неважно, мужчина это или женщина, молодой человек или старый. Сказал, что ему просто хочется стоять там, где произошло это событие. Что там ему хочется делать это. И что он не может остановиться.

«Я знал, что однажды это случится. Можешь поступать, как хочешь. Я рад, что именно ты застал меня за этим. Я не могу это объяснить, но рад, что это был ты…»

Когда Идзуцу узнал о сексуальных наклонностях Хасэбэ, он выругался. Сказал: «Какой срам!» Такой же была реакция почти всех коллег. Так поступил и Цуруку, так поступили и те, кто преклонялись перед Хасэбэ и называли его Хасэко.

Однако Тодороки не собирался упрекать Хасэбэ. Он не испытывал и злости к нему. Он испытал удивление, испытал отвращение, и примерно в той же мере испытал чувство жалости.

Тодороки сказал Хасэбэ, что будет молчать, при условии что тот обратится к психологу. Неправильно было бы сказать, что Тодороки это тяготило. Просто он не собирался строить из себя святого.

Такое с Тодороки случилось впервые – чтобы человек поделился с ним такими тяжелыми мыслями… Хасэбэ обратился к нему не как к сыщику, а как к человеку Исао Тодороки. Даже если это и было заблуждение, Хасэбэ доверился ему.

«Почему я стал защищать Хасэбэ? Почему в разговоре с журналистом я сделал тот неосмотрительный комментарий: “Я не то чтобы не понимаю его чувства”? Теперь я наконец-то знаю, как выразить это словами. Хасэбэ был для меня “своим”. Он был для меня одним из “своих”, человеком, который стоит того, чтобы ради него выйти за рамки правил».

Однако после выхода за рамки правил Тодороки ждала расплата. Консультации психолога не помогли, и Хасэбэ выбросили из полиции. Он ушел из жизни. А Тодороки из-за своего необдуманного высказывания потерял доверие окружающих. Коллеги перестали считать его «своим». «Ну да, ясно, – бормотала его душа. – Ну да, ясно, так устроен мир».

В разговоре с Судзуки Тодороки сказал, что даже совершенно незнакомые люди могут быть «своими». Судзуки тогда переспросил: «И что, преступники тоже?». Нет, Судзуки! Хасэбэ не был преступником. Тем не менее, его подвергли осуждению. Не будучи преступником, он перестал быть «своим».