Аликс поглаживала свой живот, пока мы стояли на рыночной площади возле Санта-Марии и пораженно смотрели на тридцать четыре савана у наших ног. На городском кладбище не осталось места. Внутри церкви Сан-Мигель вскрыли несколько гробниц, а на крошечном кладбище Сан-Висенте старые кости сдвинули в сторону, чтобы освободить место для новых обитателей.

– Во всех семьях кого-то потеряли, – сказала Аликс, устремив взгляд в пустоту. – Семнадцать детей остались сиротами. Каждая гильдия позаботится о своих, но Милия кормила новорожденного грудью, а Тельо тоже погиб. Я заплачу торговке рыбой, чтобы она выкормила ребенка, и, если понадобится, сама буду его кормить, когда у нас родится дочь.

Я кивнул. Аликс была убеждена, что родится девочка. Время от времени она тайком ходила на кладбище Сан-Мигель к могиле, разделенной стеной на две части: половина надгробной плиты находилась в Вилье-де-Сусо, а половина – в Новой Виктории. Аликс оставляла на ней веточки лаванды и красную шерстяную нить в память о Йеннего, словно говоря: «Вернись, сынок, твоя мама тебя не забыла».

Однако Йеннего был далек от ужасов, пережитых нами после отбитой атаки. Я отчасти испытывал облегчение оттого, что ему не пришлось страдать, как другим детям, которые бродили по улицам и звали своих родителей, пока кто-нибудь из соседей не предлагал им кусок хлеба и несколько добрых слов.

Священник Санта-Марии помолился за всех, кого мы потеряли. Затем горожане разошлись по домам и мастерским, многие из которых превратились в пепел или руины. От целой жизни тяжких трудов остались только обломки.

Аликс пошла проведать бабушку Лусию. Ее дом выстоял, как и наш, но старуха всегда боялась грохота и не переставала твердить, что гром, который мы слышали утром, вернется.

Пока Аликс отсутствовала, я проскользнул в церковь: мне хотелось покоя, хотя, возможно, я просто искал место, где не пахло дымом и кровью.

Горожане разошлись. Последняя горящая свеча отбрасывала пляшущие тени на стену рядом с алтарем. Вдруг я понял, что не один, и разглядел хорошо знакомую молчаливую фигуру: Нагорно стоял на одном колене и плакал. Заинтригованный, я подошел ближе.

– Я никогда не молился ему. Человеку на кресте, – не оборачиваясь, сказал брат. Он всегда узнавал меня – по шагам ли, по запаху, не важно. – В душе я по-прежнему язычник.

– Как и я. Однако когда я прошу ответов у Отца-Солнца и Матери-Луны, они тоже молчат, как и эта фигура, которой в наши дни многие поклоняются. Ты молился за свою жизнь?

– Нет. Тебе известно, что смерть для меня ничего не значит. Я ее презираю.