Просыпаться было тяжело, больно. Настя прекрасно помнила, что произошло с ней накануне: на нее напала собственная мать! Это было настолько дико и нереально, что она даже не попыталась убежать или сопротивляться. Она просто застыла на месте, как испуганный зверек, хотя мама была меньше, чем она, и наверняка слабее.
А потом это стало неважным. Был укол, острый, болезненный, и — тишина. Понятное дело, мама знала, что колоть! Мама была доктором. Это было одной из причин гордости Насти: мама, которую она так долго искала, оказалась не какой-нибудь опустившейся алкоголичкой, а человеком самой благородной профессии. Кто ж знал, что все обернется именно так?
После того, что случилось, ей хотелось вскочить на ноги и бежать, спасаться… Да не получалось. Все тело налилось жуткой тяжестью, Настя его едва чувствовала. Голова раскалывалась, а открыть опухшие веки пока не получалось. Ей только и оставалось, что ждать, что будет дальше.
Постепенно к ней возвращалась чувствительность, но от этого стало только хуже. Она обнаружила, что лежит на чем-то твердом, плоском, неудобном, а еще… еще ей холодно. Потому что одежды на ней больше нет.
Не веря себе, Настя все-таки открыла глаза — и не закричала от ужаса лишь потому, что ее горло оставалось онемевшим.
Она лежала в той самой комнате, куда ее заманила мама, на медицинском столе, который она обнаружила. Вот только раньше на этом столе был труп! Он и сейчас оставался в комнате валялся на полу, как бесцеремонно брошенная ребенком игрушка. Похоже, мама просто столкнула его со стола, когда ей понадобилось место.
Она положила собственную дочь на место, где лежал покойник, да еще и привязала так, что Настя не могла шевельнуться. От этого хотелось выть, кричать, плакать, но сил пока не было.
Насте казалось, что она сходит с ума, что это все не по-настоящему… не может быть по-настоящему!
А мама никуда не исчезла, она все еще была здесь, рядом, возилась с инструментами. Когда Настя всхлипнула, она наконец обернулась, подошла поближе к кровати.
С ее лица так и не исчезло это странное выражение… Равнодушие? Да, пожалуй, но не только. Ее лицо было безразличным, как маска, и только в глубине глаз горел алчный огонь, которого Настя прежде не замечала — и которого боялась до дрожи. Она уже чувствовала: мама хочет от нее чего-то такого, что она не способна отдать.
— Проснулась? Какая жалость. Я не хотела, чтобы ты просыпалась, это усложнит мне задачу. Но я не рассчитала наркоз, с твоим весом это очень трудно. Видимо, следовало вколоть тебе столько же, сколько и ему. Он так и не проснулся.