Он уже не чувствовал боли, не чувствовал ничего, даже того, дышит он или нет. Густой дым заполнил коридор, и ничего не стало видно. У рыцаря не было времени думать о том, куда идти и что будет, – пульс жизни измерялся ударами меча. Сознание меркло... кровавая пелена застилала глаза, звуки отплывали вдаль... напряжение достигло своего последнего предела, и он ощутил, как мягко и невесомо опускается в небытие, наполненное тишиной и ледяным, обжигающим отравленную грудь воздухом...
Он уже не чувствовал боли, не чувствовал ничего, даже того, дышит он или нет. Густой дым заполнил коридор, и ничего не стало видно. У рыцаря не было времени думать о том, куда идти и что будет, – пульс жизни измерялся ударами меча. Сознание меркло... кровавая пелена застилала глаза, звуки отплывали вдаль... напряжение достигло своего последнего предела, и он ощутил, как мягко и невесомо опускается в небытие, наполненное тишиной и ледяным, обжигающим отравленную грудь воздухом...
* * *
Холод сковывал мышцы... ватная тишина давила на уши, дыхание улавливало сырую затхлость подземелья. Он открыл глаза, и ничего не произошло. Темнота ударила в зрачки, опалив страшной мыслью: слепота? Только не это!
Холод сковывал мышцы... ватная тишина давила на уши, дыхание улавливало сырую затхлость подземелья. Он открыл глаза, и ничего не произошло. Темнота ударила в зрачки, опалив страшной мыслью: слепота? Только не это!
Чья-то теплая рука провела по его щеке.
Чья-то теплая рука провела по его щеке.
– Здесь темно. Где-то есть факелы, но я не могу их найти...
– Здесь темно. Где-то есть факелы, но я не могу их найти...
Он сам себе не поверил. Они живы? Как им это удалось?
Он сам себе не поверил. Они живы? Как им это удалось?
– Поднимайся, – Тинния, невидимая во мраке, пыталась помочь ему сесть. Ее платье пропахло дымом и кровью. – О Господи, ты ранен!
– Поднимайся, – Тинния, невидимая во мраке, пыталась помочь ему сесть. Ее платье пропахло дымом и кровью. – О Господи, ты ранен!
– Так я... жив?
– Так я... жив?
К нему медленно возвращались привычные ощущения и восприятия. Мир принимал свой обычный вид – проявляясь звуками, запахами, осязанием и болью. Боль постепенно заполняла каждую клеточку его измученной плоти. Сердце билось тяжелыми толчками, каждый вдох давался с трудом...
К нему медленно возвращались привычные ощущения и восприятия. Мир принимал свой обычный вид – проявляясь звуками, запахами, осязанием и болью. Боль постепенно заполняла каждую клеточку его измученной плоти. Сердце билось тяжелыми толчками, каждый вдох давался с трудом...