Он злился, негодовал, иногда даже тайно, тихо проклинал ее, но постоянно ждал ее прихода. Это становилось похоже на наваждение, которым она опутала его, связала по рукам и ногам.

Войтовский перестал куда-либо ездить, кому-либо звонить. Из Канады с ним связывалась пани Зося, и этого было достаточно. Он и в самом деле существовал в режиме ожидания, преддверия, предчувствия… отмечая малейшие колебания настроения Герцогини, ловя выражение ее глаз, ее улыбку, вздохи, жесты. Он пытался угадать, когда же, когда…

— Не смотри на меня так! — высокомерно произносила она.

И Леонард мгновенно терялся, покрываясь испариной ужаса, словно речь шла о его судьбе, подавлял нервный озноб, дрожь и… отводил глаза.

— Скоро тот человек… для которого ты осуществляешь посредничество, примет наконец решение? — однажды спросил он. — Нас могут опередить.

Она не стала спорить, достала из сумочки паспорт и протянула ему.

— Вот, возьми и сделай мне заграничный. У тебя ведь есть знакомства? Заплати за срочность. Паспорт может понадобиться уже послезавтра. Впрочем, я еще не знаю, куда мы поедем. Далеко… на край света.

— Если ты хочешь затеряться, Россия с ее глухими уголками подходит лучше всего, — позволил себе дать совет Войтовский.

— Я подумаю…

Так она возводила непроницаемую, непреодолимую стену между ним и собой. Ее лицо холодело и каменело, глаза становились отрешенными, и всем своим видом она выражала непоколебимую свободу — никто не сможет и не будет влиять на ее выбор.

Леонард Казимирович прибег к старым связям и занялся заграничным паспортом для Герцогини. Задыхаясь от нетерпения, он открыл документ, пробежал глазами данные, фамилия, имя, год и место рождения, где выдан — они ничего существенного не сказали ему. Немного удивили, пожалуй.

— Так вот как тебя зовут, — пробормотал он, разглядывая фотографию.

Лицо молодое, без краски, прическа обыкновенная. Как меняют людей годы, обстоятельства, деньги!

Там, куда обратился Войтовский, взялись сделать паспорт в течение трех дней, назвали сумму. Он молча заплатил. Опять подумал, что российская глубинка не в пример лучше любой заграницы: заберешься в какую-нибудь Чалдонку или Усть-Нюкжу, затаишься — вовек не сыщут.

— Однако что же мы станем делать в Чалдонке? — вздохнул Леонард. — Что мы вообще собираемся делать? Как жить? И возможно ли в нашем положении надежно скрыться?

Терзаемый тревожными мыслями, он вернулся домой, сел в свое любимое кресло перед зеркалом, закурил сигару, чувствуя себя уже не жителем Москвы, не канадским бизнесменом, не Леонардом Войтовским, потомком шляхетного польского рода, а беглецом, по пятам которого следует неведомый, страшный враг.