— Когда вспоминаешь те годы, — с грустью в голосе продолжал Денис, — то не устаешь благодарить судьбу за то, что она подарила общение с яркими личностями, какими были джазмены в нашей стране. Это еще было важно потому, что тогда партийный пресс старался подавить любую индивидуальность, а собственный вид на мир считался правонарушением. А мы в то время были как некая особая каста со своими привычками, языком и даже одеждой. Я хорошо помню, как Константин Акопович как-то раз на концерте надел шляпу-канотье, и весь Владивосток только и говорил о буржуйской музыке и буржуйских музыкантах. А наш сленг чего стоил! Ты должен тоже помнить: чувак, чувиха!

— Как не помнить! Моя милейшая учительница по фортепьяно, милостиво разрешавшая мне играть джаз на уроке, очень хмурилась, когда я неожиданно, прямо-таки заигравшись, резал интеллигентное ухо словом «лабать».

— Ну, ты все же молодцом, Жека, закончил музыкальную школу, — вспомнил Денис, — несмотря на музыкальные пытки гаммами.

— Если б не она, родимая, не смог бы я так нежно увлечься битлами, в то время это было круто!

Память первой музыкальной любви — «Jeaious Guy» Джона Леннона — это было как наваждение:

Особенно тяжело давался в конце художественный свист!

— Понимаю, — сочувственно закивал Денис, — лабал в джазе?

— Было немного, лабал в любительском оркестре в школе милиции, — проговорил Женя, — давно это было, вроде уже и не со мной.

— Да, эмоциональная лексика! А ведь она родилась именно в джазовой среде. Джаз для нас тогда был не только стилем музыки, но и неким оазисом и способом выживания в коммунистической пустыне, — подытожил Денис.

— А первые наши «халтуры», — с улыбкой на лице продолжал он, — что на нашем языке означает любые неофициальные выступления за деньги. В те годы государство в основном заботилось о том, чтобы не было богатых людей, и пресекало любую возможность подработать. Так вот, изобретательный ум нашего руководителя исхитрялся находить самые необычные виды «халтур» — от свадеб и танцев до похорон, — поэтому первые приличные деньги у меня появились именно с этих так называемых «халтур». Денег по тем временам я стал зарабатывать много, и пока были живы мать и бабушка, часть из них всегда посылал им домой. А от армии меня руководитель оркестра отмазал сразу же после приезда во Владивосток. Низкий ему за это поклон! Буквально через неделю мы пришли с ним в какую-то поликлинику, Константин Акопович прихватил с собой целую сумку армянского коньяка, как он сказал, для лучшего понимания проблемы. Там меня послушали, сделали рентген, а в результате выдали заключение, что у меня был порок сердца. А в военкомате после недолгих разговоров выдали военный билет и оставили в покое.