— Кто это? — спросил Арсен. — Ты же… тебя же нет.

— Открывай давай, придурок, я пиво принес — новинку.

Арсен распахнул дверь. Напарник не исчез. Он — такой реальный, что в это сложно поверить, стоял и улыбался, ожидая приглашения. Арсен отошел в сторону, запуская друга домой.

— Что делаешь? Страдаешь, как всегда? — Думан прошел внутрь и стал осматриваться. — Где? Где телка, что тебе спать не дает? Дай я с ней пообщаюсь, держи, — он протянул сигарету и Арсен без раздумий взял ее.

— Где ты был, брат?

— Я был в отпуске. Не все терминаторы как ты.

— Черт, брат, я думал ты… — Арсен рассмеялся. — Мы все думали, что ты умер.

Думан захохотал, развалившись в кресле.

— Дерни пивка, а то трезвый ты несешь чушь, капитан!

Думан бросил напарнику банку пива, которую тот ловко поймал. Это действительно новинка — такого пива они еще не пробовали. Арсен закрыл входную дверь, прошел в комнату и присел на край второго кресла. Он улыбнулся. Какая нелепость — и с чего это он вдруг взял, что Думан мертв? Да скорее сама смерть совершит суицид, чем этот везучий сукин сын умрет. Он слишком упрямый, чтобы умереть и позор Арсену, усомнившемуся в любви своего друга к жизни. Арсен помотал головой, усмехаясь своей глупости. Вот он, его друг — живее всех живых. В сравнении с ним Арсен чувствовал мертвецом себя.

— Какого хрена ты повесил это сюда? — Думан указал на висящую на стене фотографию самого себя. — Я стал твоим идолом?

— Надо убрать. Просто меня ввели в заблуждение эти придурки.

— Придурки, — повторил Думан и хлебнув пива, с наслаждением выдохнул.

— Дума, мне… — Арсен вновь улыбнулся. Ему так много хотелось рассказать своему другу, что он не мог выбрать, с чего именно начать. Накопилось столько тем для разговора, что пакетов с банками пива могло не хватить до конца беседы.

— Да к хренам собачьим, рассказывай, что там?

Он вновь обрел слушателя. Его друг рядом. Они молоды и все в жизни еще можно изменить.

— Едва ли это подходящее место для тебя, — только в этот момент Арсену показалось, что голос Думана принадлежал кому-то другому.

Он посмотрел на друга, но его лицо оставалось невозмутимым.

— Но ты не оставил мне выбора, — даже его губы не шевелились, когда он произносил слова.

Арсен попытался удержать этот момент, чувствуя, что он вот-вот ускользнет. Тонкая грань между сном и явью стала вибрировать все сильнее, приближая неминуемое возвращение к реальности, от которой он пытался убежать. Невидимая рука вторженца из настоящей жизни отворила дверь совершенно не вовремя, но находясь под влиянием вымышленной действительности и подчиняясь законам сна, Арсен успел о многом подумать, прежде чем раскрыть глаза. Он подумал о том, как же сильно ненавидит сны. Сны всегда врали. Служили лишним напоминанием о том, чего он никогда не сможет достичь. Все, о чем он мечтал, все, чего он желал — лежало прямо перед ним, подавалось на блюдечке и воспринималось как должное. Но ни в чем нельзя быть уверенным. В любой момент все, во что он верил, на что полагался, в чем видел опору — могло исчезнуть. Мир, который казался капитану таким настоящим и события которого казались такими важными для него, в мгновение ока растворялся. Хуже кошмаров могли быть только хорошие сны, ибо расставание с ними причиняло настоящую боль. Сны могли ранить. Потому что границы между мирами стирались. Стирались границы между прошлым, настоящим и будущим. Между любовью и болью, жизнью и смертью. Но и это было не так страшно. Страшнее было пробуждение.