Он снял сюртук, повесил его на крючок, ослабил узел галстука и сел в кожаное кресло возле окна. Развязав белую ленту, он уже готов был открыть подарок от миссис Герральд, как в дверь постучали.

— Минутку!

Чтобы отложить коробочку, дойти до двери и открыть ее, потребовалось три секунды.

Берри держала в руке фонарь. Одета она была в свободный зеленый халат — очевидно, собралась ложиться спать. Свет играл в медных прядях волос, лицо сияло свежестью, в глазах посверкивали синие искорки. Царапины, синяки, порезы — кроме двух самых глубоких под пластырем на лбу — исчезли, как и у него, под благотворным влиянием времени. Но детишки в школе на Гарден-стрит, где она стала учительницей с первого сентября в помощь директору Брауну, страшно хотели знать, с какого это дерева она свалилась.

После того случая она с Мэтью не разговаривала неделю. На вторую неделю лишь изредка удостаивала его словом. Но Мэтью понимал, что, если девушке пришлось пять часов шляться по лесу с лошадиным дерьмом на лице, она может питать некоторую неприязнь к человеку, который стал тому причиной. Хотя на самом деле она смыла с лица навоз в пруду в миле от ворот Чепела. Голландский фермер Ван-Гуллиг хорошо знал английское слово «помощь».

— Привет! — радостно поздоровался Мэтью.

— Привет. Увидела твою свечу. — Она протянула ему кувшин.

— Спасибо.

Мэтью привык ночью брать воду в ближайшем колодце, но иногда бывало, что Берри уже набрала кувшин, как вот сегодня.

— Ты к ужину не пришел, мы тебя ждали.

— А, да. Мой приятель, Ефрем Оуэлс. Ты ведь его знаешь?

— Это который наступил…

— …на кошку. Случайно. Он меня позвал ужинать, я прямо из конторы туда пошел.

— Из конторы. Как это официально звучит!

— Так и должно быть. В общем, мы заигрались в шахматы… ты же знаешь, как бежит время, когда ты рисуешь? Тут так же.

— Понимаю.

— Ага. — Мэтью кивнул, не очень понимая, куда девать глаза.

Берри тоже кивнула. Потом сказала:

— Какой прекрасный вечер сегодня. — И едва заметно на секунду нахмурилась. — У тебя все хорошо?