Левка обернулся. Глаза у него были совсем не сонные — ясные, осмысленные глаза.

— Не знаю, как ты, — сказал он тихо, — а я не могу. Я один пойду с нивелиром… Крис как хочет, а я не могу…

Остатки сна мутными струйками вытекали из моей головы.

— Подумаешь, — проворчал я, вставая. — Разбудить не мог по-человечески… Расшагался, как Гулливер…

Левка молча пронаблюдал, как я хмуро натягивал брюки, и лицо его просветлело.

Вдвоем мы навалились на тяжелую дверь и разом вылетели в сени. На улице стало пасмурно. Низко над крышей висело непривычно серое небо. Тяжелые тучи были словно перепаханы с запада на восток. Даль застилала серая искристая пелена.

— Только бы не дождь, — переступая с ноги на ногу, сказал Левка.

— А вообще погода для нивелировки самая подходящая, — стуча зубами, проговорил я.

Левка с уважением оглядел меня и промолчал.

Потом мы вернулись на веранду, торопливо оделись и склонились над Геннадием. Крис ровно дышал.

Я пощекотал сухой травинкой его широкий нос.

— Эй, кто там? — не открывая глаз, проревел Крис. — Сейчас как в ухо дам!

Мы в четыре руки принялись разыгрывать на его ребрах замысловатый этюд.

Крис открыл глаза, долго холодно и пристально нас рассматривал, потом сказал:

— Это вы… А ну, живо все на шест!..

И снова повернулся на бок.

Но мы не оставили его в покое. Уж очень нам было страшно выходить одним в поле в такое мерзкое утро.

Наконец Крис зашевелился, сел в мешке и сладко зевнул.

— Куда вас черт поднял?

— На работу, куда же еще, — глядя в сторону, сказал Левка.