— Ой, нет! — Талия замотала головой. — Нет, спасибо.
— Да ладно, давай! — сказал Аполлон. — Тебе сколько лет?
Талия замялась:
— Не знаю.
Печально, но это так. Она превратилась в дерево, когда ей было двенадцать — семь лет тому назад. Так что теперь ей, по идее, должно быть девятнадцать, если считать по годам. Но чувствовала она себя по-прежнему на двенадцать, а на вид ей можно было дать что-то среднее. Максимум, до чего додумался Хирон, — это что в облике дерева она по-прежнему взрослела, но гораздо медленнее.
Аполлон прижал палец к губам.
— Тебе пятнадцать, почти шестнадцать.
— Откуда вы знаете?
— Слушай, я же бог пророчеств! Я много чего знаю. Тебе стукнет шестнадцать примерно через неделю.
— Так у меня же тогда день рождения! Двадцать второго декабря.
— Ну вот, значит, ты уже достаточно взрослая, чтобы водить машину, если бы у тебя были права.
Талия нервно переступила с ноги на ногу:
— Э-э…
— Я знаю, что ты хочешь сказать! — сказал Аполлон. — Ты, мол, недостойна такой чести: управлять солнечной колесницей.
— Вообще-то я собиралась сказать совсем не это.
— Да ладно, не парься! От Мэна до Лонг-Айленда рукой подать. А насчет того, что случилось с предыдущим парнишкой, которого я учил, ты не тревожься. Ты же дочь Зевса. Тебя-то он молнией не поразит.
И Аполлон добродушно расхохотался. Нас что-то смеяться не тянуло.
Талия пыталась возражать, но Аполлон никаких возражений принимать решительно не собирался. Он нажал на кнопку, и вверху ветрового стекла вспыхнула надпись. Мне пришлось прочесть ее задом наперед (хотя для дислексика что задом наперед, что по-нормальному — все едино). Я почти уверен, что там было написано: «ОСТОРОЖНО, ЗА РУЛЕМ УЧЕНИК!»
— Валяй! — сказал Аполлон Талии. — Ты должна быть прирожденным водителем.
Честно признаться, мне стало завидно. Я-то не мог дождаться, пока начну водить машину. Осенью мама пару раз возила меня в Монтаук, когда дорога вдоль моря бывала пустой, и давала мне посидеть за рулем своей «Мазды». Ну, то есть да, одно дело японская малолитражка, а другое — солнечная колесница, но, в конце-то концов, не настолько же они разные?