– Всё в порядке, – Дима опередил его. Подумал, что и сам не хочет слушать, как Максим извиняется. Тут, в общем-то, не за что было просить прощения.

– Ты так и не скажешь, что с глобусом?

– Скажу. С одним условием. Мы проверим Кристину.

– Ты знаешь, я на это не пойду.

Максим ещё какое-то время стоял в комнате. Смотрел в пол. Даже на Аню не решался взглянуть. Потом молча ушёл.

Следом ушла Аня. Почувствовала, что Дима хочет остаться один.

Не было никаких мыслей, никаких тревог. И уж конечно не было желания думать о том, что сейчас произошло.

Дима лёг на кровать. Смотрел на белёный потолок, прислушивался к тому, как тело наполняется дрёмой расслабления.

«Я стал видеть сны, в которых летал. Я был свободен. Но рано или поздно приходится проснуться».

Когда он открыл глаза, за окном уже горели красно-жёлтые огни города. Нужно было раздеться, расстелить кровать, подготовить ортопедическую подставку для ноги.

Дима нехотя встал. Увидел, что на телефоне мерцает полученное сообщение. Понял, что его разбудил именно звук эсэмэски.

Максим. Написал, что согласен проверить Кристину. Предлагал с утра созвониться и всё обсудить.

Сон мгновенно пропал.

Дима догадывался, что это неспроста. Максим так просто не менял решений. И дело было не в глобусе. Он бы провозился с ним ещё пару дней и в конце концов понял бы, в чём его секрет. Значит, произошло что-то ещё.

Глава двадцать шестая. Заброшенный дом

Глава двадцать шестая. Заброшенный дом

Выйдя от Шмелёвых, Максим долгое время шёл по улице, не различая направления. Вновь и вновь повторял себе всё, что сказал и услышал. Понимал, что был несправедлив к Диме. Ненавидел его за глупую историю с фотографиями Кристины – они вернули его к мыслям, от которых Максим прятался с тех пор, как понял, что Кристина использует мамины духи.

Всё это было так зыбко, неопределённо. Подозрения мешались со страхами, напитывали воздух, приходили во снах, превращались в наваждение. Хотелось расслабиться и молча наблюдать за тем, как история разрешается сама собой. Больше ничего не делать. Никого не обижать ложными обвинениями, не подставлять, не спорить.

Мама была отчасти права. Отдать глобус и расшифрованное письмо. Поставить точку. Уехать в Курск и никогда не вспоминать отца. Сдаться. Признать собственную слабость. Разве в его силах изменить происходящее?

Мы всего лишь муравьи. Бежим по городу с такими серьёзными физиономиями, будто в самом деле наша жизнь чего-то стоит. Люди хотят дешёвых эмоций, тут с Кристиной не поспоришь, но ещё больше они хотят чувствовать свою важность. И они действительно верят, что их мнение кому-то нужно. Такая вера лучше, надёжнее любой религии. Она позволяет им ходить высоко подняв голову и с небрежением поплёвывать по сторонам с видом великих знатоков, гуру. Иллюзия контроля, власти над собственной жизнью. Я оцениваю, значит, существую. Если их лишить этой веры, они упадут так быстро и безнадёжно, что будут вызывать одну жалость. Их высокомерие – попытка оправдать собственное существование. А под лоском самоуверенности – чёрный страх перед сложным, запутанным миром, хранящим свои тайны лучше всех отцовских шифровок вместе взятых.