Между тем Покачалов обнаружил в хранилище Третьяковской галереи подборку из дюжины рисунков, выполненных итальянским карандашом. Среди авторов – несколько заштатных художников, получивших в 1808 заказ от Затрапезного. В отделе рукописей нашлось упоминание, что эти зарисовки так и не были отправлены по адресу заказчика в Испании, куда ранее каждый год отсылалось не меньше трёх десятков таких эскизов. Адрес, как ты догадываешься, указывал прямиком на особняк в Севилье. Ещё одна деталь, которая помогла отчасти устранить не только путаницу в датах Берга, но также и значительные погрешности в обустройстве изображённого им особняка. Берг писал картину не с натуры, а по чужим разрозненным зарисовкам. К тому же общий вид мог скорректировать сам Затрапезный, пожелавший увидеть принадлежавшее ему здание в чуть более привычном оформлении, да и не ведавший о проведённых в нём перестройках. Другое дело, что оставалось непонятным, зачем вообще понадобилось удалённо создавать подобные полотна.

Наконец, решающее открытие довелось сделать мне, когда я добрался до бумаг последнего из известных Затрапезных – дальнего родственника Алексея Ивановича по его родному дяде. Он состоял секретарём великого князя Константина Павловича, брата Александра Первого, а после его смерти перебрался в Париж по приглашению близкого друга. Именно в Париже я разыскал записи этого Затрапезного, в которые он со всей скрупулёзностью внёс основные события своей жизни и жизни наиболее памятных родственников. Немало строк было посвящено Алексею Ивановичу. Помимо всевозможных домыслов и слухов я впервые встретил упоминание дневника в кожаном переплёте, который Алексей Иванович вёл вплоть до того дня, когда окончательно покинул Россию. По словам последнего из Затрапезных, он держал дневник в собственных руках, однако прочитать его не смог, потому что тот был умело зашифрован. Дневник он ещё до переезда в Париж передал одному из родственников жены, любителю словесности. К счастью, его имя и должность были указаны сполна. Я знал, с чего начать. Вот только не предполагал, что поиски займут почти полтора года.

Теперь дневник найден, а главное, расшифрован. Сделать это, надо признать, было непросто, ведь Затрапезный писал его на смеси сразу трёх языков. И теперь я знаю, как поступить дальше; более того, понимаю неизбежность всех уже совершённых и ещё только задуманных поступков, равно понимаю и оправдываю поступки самого Алексея Затрапезного, которые со стороны кажутся безумными в своей расточительности. Разве может человек отказаться от возможности увидеть то, что скрыто от глаз других людей?