Асаф замялся. Ну да, он догадывается, что она от кого-то скрывается, и Шай… э-э… не в самом лучшем виде…

— Он уже почти год сидит на героине, — отрезала Тамар и испытала облегчение от того, как переменилось его лицо. — И я с ним здесь два дня. Сейчас у него хороший момент, но всего за минуту до твоего прихода у нас тут…

— Да, — сказал Асаф. — Я слышал. А почему он так?

— У него ломка. Ты знаешь, что такое ломка?

Асаф понимающе кивнул. Еще одна, не менее захватывающая новость: наркотики, выходит, она покупала не для себя.

— Ну вот, значит, на эту ночь, завтрашний день и следующую ночь придется самый пик, — сухо сказала Тамар, следя за его реакцией. — Самый пик ломок. Так мне, во всяком случае, сказали несколько, хм… специалистов.

— Лея?

— А? — От изумления скорлупа официальности треснула, и ее голос прозвучал беззащитно: — Да, и Лея тоже.

Молчание. Она пристально вглядывалась в него, смутно догадываясь, что этот парень преподнесет еще немало самых неожиданных сюрпризов. Но сейчас не до гипотетических сюрпризов, пора возвращаться на землю, выжженную фактами.

— Обычно у людей, в таком состоянии, как он, ломки длятся четыре-пять дней. Два с половиной уже позади. Так что подумай, действительно ли ты хочешь остаться, а то ведь это… нелегко. — Она смешалась и спросила с горечью: — А зачем тебе все это?..

— Что… да нет, это ничего. Скажи, а…

— Да?

Тамар уже отвернулась — чтобы обнять Шая, тянувшего к ней руки, точно испуганный младенец, но еще и для того, чтобы дать Асафу возможность исчезнуть — после того, как он все узнал, но прежде, чем почувствовал себя обязанным. Но Асаф уже стоял рядом.

— А почему… почему он в таком состоянии? У него нет здесь наркотиков?

— Он старается вылечиться. Мы… — она не знала, как об этом сказать, — мы вместе стараемся, чтобы он вылечился.

Шай вскрикнул. Острая боль искорежила все его тело, и дремотное состояние немедленно сменилось судорогами и отчаянными стонами. Тамар взглянула на Асафа. Ее глаза спросили: «Ты остаешься?» И его глаза ответили: «Да».

— Отведем его в пещеру? — предложила она.

Асафу еще о многом хотелось спросить, да и немало он хотел рассказать, например о Теодоре, положившей конец своему затворничеству. Но сейчас от него требовались действия, а не разговоры. Он подхватил Шая под руку и помог ему встать, подивившись легкости тела, которое он держал: Шай показался ему пустым внутри. Цепкие пальцы утопающего впились в плечи Асафа. Как странно, они с Шаем не перекинулись еще и словом, а их уже не расцепить, подумал Асаф.

Эта мысль не раз возникала у него той ночью, пока не превратилась в обыденность. Шай кричал, стонал и плакал, он заблевал все вокруг. Он ожесточенно, до крови расчесывал себя. Примерно раз в минуту его лицо растягивалось в болезненном, вывихивающем челюсти зевке. На краткий миг он забывался обессиленным сном, но очередная судорога едва не подбрасывала его в воздух. Асаф и Тамар не оставляли Шая ни на мгновение: вытирали, обмывали, переодевали, поили, чистили. Асаф не заметил, как село солнце, как опустилась ночь. Время состояло не из минут, а из действий. Тишину пещеры нарушали лишь звуки, которые издавал Шай. Тамар и Асаф почти не разговаривали между собой. Они быстро выработали язык мимики и жестов — вроде медиков в операционной или аквалангистов под водой. Асаф выкинул из головы все мысли о мире, оставшемся за пределами пещеры. Никакого мира не было. Не было близких людей, не было Носорога, который может поднять на ноги полицию и броситься на его поиски, и не было преследователей Тамар. Иногда вспоминая, что Тамар провела с Шаем двое суток, Асаф поражался: как она это вынесла? Наверняка ведь глаз не сомкнула. И ни словечка жалобы!