— Ой, прости!

— Ничего…

— На секунду забыла, что ты здесь.

— Где же мне быть?

— Я немного не в себе, да?

— Поспи, ты ведь наверняка совсем не спала в эти дни.

— Не помню… наверное, нет…

— Поспи, а я покараулю.

И после этих его слов, после этих непринужденных и деликатных слов… Нет, лучше об этом сейчас не думать. На миг Тамар едва не поддалась тоске, сжимавшей ей горло, соблазну рассказать ему обо всем, хоть немножко поделиться тяжестью двух последних чудовищных дней. Ведь если существует ад, подумала Тамар, то именно в нем я и провела два дня — пока не появился Асаф. Но она чувствовала, что стоит ей только открыть рот, стоит возникнуть хоть одной новой маленькой трещине в ее панцире, как поток уже не остановить. А говорить еще нельзя, нельзя… И кроме того, сказала она себе не без испуга, они ведь едва знакомы.

Она перевернулась на бок, лицом к Асафу, в ноздри ударил запах его пота, и она вяло подумала: какой кайф будет принять душ после того, как все это закончится. Может, хоть разок еще они встретятся потом, в реальном мире, где-нибудь в кафе, отмытые, причесанные и надушенные. Расскажут друг другу, кто они такие на самом деле. И может, она подарит ему в знак признательности дорогой дезодорант. Ну вот, пожалуйста, она снова забыла про Шая, снова предалась своим дурацким фантазиям. Как будто кто-то всегда должен принести себя в жертву, чтобы другие смогли начать что-то новое. О чем это ты, возмутилась Тамар, какое еще «что-то новое»?! Да у него и в мыслях нет ничего такого — с тобой! С этими путаными мыслями Тамар и заснула — уронив голову на голую землю.

Асаф сел, не сводя с нее взгляда. И сердце его переполнилось ею. Ему хотелось укрыть ее, отереть пыль с ее лица. Сделать для нее что-нибудь хорошее. Но лучшее, что он мог сейчас для нее сделать, — это не будить. Поэтому он не двигался. Только смотрел и смотрел, пожирал глазами и думал о том, какая же она красивая. Тамар вздохнула во сне, подсунула под щеку две сложенные ладони. Какие у нее длинные изящные пальцы. На грязной лодыжке Асаф заметил тоненькую, едва заметную серебряную цепочку. В мыслях он вел оживленнейшую беседу. «Ты знаешь, что я таких глаз, как у тебя, ни у кого не встречал?» — «Да, мне много раз говорили, а ты знаешь, отчего они у меня сделались такими?» — «Потому что ты смотрела на мир с удивлением?» — «Ой, с тобой просто невозможно! Ты все это прочел в дневнике, точно?» — «Нет, только несколько страничек». — «Это нечестно, что ты знаешь обо мне такие вещи, а я о тебе ничего не знаю! Ты бы, например, согласился, чтобы я прочла твой дневник?» — «Я не веду дневник». — «Ну а если бы вел?» — «Если бы вел?» — «Да, тогда бы ты согласился?» — «Но зачем тебе мой дневник? Я могу тебе все и так рассказать!»