— Моя Милочка понимает все, — заступилась за меня Соня: — я всегда с нею разговариваю.

Старуха махнула рукой, закашлялась, и, схватившись за грудь, снова принялась охать.

— Что, бабушка, видно, грудь болит? — с участием спросила Соня.

— Еще как болит-то, барышня, если бы вы знали, просто тошнешенько.

— Надо лечиться.

— И то лечусь, да лекарство плохо помогает; доктор велит лежать, а разве это возможно, когда надо самой все делать и обо всем заботиться… Вот хоть бы теперь: спина болит, в грудь колет, кашель не дает передохнуть, а тут изволь шататься по полям да подбирать колосья.

— Зачем? — с удивлением спросила Соня.

— Как зачем, ведь кушать-то хочется; ну, вот в добавку к тому хлебу, который добрые соседи иногда мне дают Христа ради, я подбираю оставшиеся на полях колосья, вылущу, да и отнесу на мельницу; мельник по знакомству смелет их даром, смотришь, мука образуется; в праздник можно и пирожки испечь… Вот зачем, милая барышня, — добавила она в заключение и опять начала охать.

— Бедная бабушка, это, должно быть, очень утомляет тебя?

На глазах старушки навернулись слезы. Мне стало до того жаль ее, что я даже начала досадовать на себя за то, что за минуту перед тем хотела оттаскать ее за волосы.

— Разве тебе некого послать вместо себя? — продолжала Соня.

Старушка отрицательно покачала головой.

— С завтрашнего дня позволь мне собирать для тебя колосья, — снова заговорила девочка, — скажи только, где ты живешь, и я буду каждое утро аккуратно приносить их.

— Благодарю вас, милая барышня, но мне совестно… я слышала от Агаши, что вы и без того работаете с утра до ночи, а тут еще новый труд; да у вас не хватит времени.

— Мне ничего не стоит встать раньше.

Старуха долго отговаривалась, но Соня, в конце концов, все-таки заставила ее согласиться и, не откладывая дела в долгий ящик, на следующее же утро поднялась с кровати чуть не с первыми лучами восходящего солнца, чтобы, никому не говоря ни слова, идти в поле.

Меня она, конечно, взяла с собою; я была очень рада ранней прогулке и спокойно сидела на траве, пока Сонечка собирала колосья, которые затем немедленно отнесла бабушке, откуда сейчас же отправилась домой — приниматься за новую работу.

— Милочка, не проговорись моей маме о том, где мы сегодня с тобою были, и куда будем ходить каждый день. Если мама об этом узнает, то, пожалуй, из страха, чтобы я себя не утомила, запретит помогать бедной старушке, а эта старушка такая несчастная, мне ее очень жалко.

Я взглянула на Сонечку, стараясь дать ей понять выражением своих глаз, что проговориться не могу ни в коем случае.