Светлый фон
И тут я решился наконец на комплимент Никите Струве, потому что меня удивил его русский язык. Родился во Франции, учился во французской школе, живет среди французов, профессорствует во французском университете. Откуда такая плавная, старомосковская правильная русская речь? Мы в Москве-то теряем ее глубину и самобытность, используя все больше и чаще штампованную газетно-телевизионную лексику. И я рассказал Никите Алексеевичу о приезде в Москву писательницы Нины Берберовой и о том, как мы восхищались ее разговорнолитературной речью.

— Не так давно в Вашингтоне на славянском конгрессе я встретил Нину Николаевну. Мы не видались с ней много-много лет, а она знала меня с детства. В Вашингтоне мы жили с ней под одной крышей, и, несмотря на острую разницу в наших мировоззрениях (она объявляет себя безбожницей), а я с того момента, как через брата попал в «Русское студенческое христианское движение», стараюсь быть сознательным христианином, мы дружно, хорошо общались. И вы знаете, меня поразил ее язык. Впервые после многих лет я услышал тот язык, который слышал в детстве, — язык нашего дома. Тот язык, кстати, который я услышал и у Ахматовой.

И

Вспоминаю такой случай, который в свое время меня весьма подбодрил. Это было давно, когда на радио «Свобода» работали последние представители русской эмиграционной культуры Георгий Адамович и Гайто Газда-нов. Они приглашали меня для совместных собеседований, посвященных русской литературе, или прослушивали мои передачи. Одна из них была посвящена сравнительной характеристике Бунина и Ремизова. И Газда-нов остался ею очень доволен, в частности он похвалил ее язык. Для меня это была лестная аттестация, подбодрившая меня.

С Никитой Струве хотелось говорить о многом из того, что он пережил, перевидел. Это были рассказы в основном биографического, мемуарного плана. Но не мог же я не расспросить директора издательства ИМЦА-пресс о его работе, о книгах, которые выпускает знаменитое издательство. В частности, я поинтересовался, как отбираются рукописи, есть ли принципы отбора, от чего зависит судьба той или иной книги?

Никитой Струве хотелось говорить о многом из того, что он пережил, перевидел. Это были рассказы в основном биографического, мемуарного плана. Но не мог же я не расспросить директора издательства ИМЦА-пресс о его работе, о книгах, которые выпускает знаменитое издательство. В частности, я поинтересовался, как отбираются рукописи, есть ли принципы отбора, от чего зависит судьба той или иной книги?

— Раньше все было проще. Ведь в Советской России на все лучшее в литературе был запрет. Не издавались Булгаков, Платонов, Домбровский, Надежда Мандельштам, не говоря уже о Солженицыне. Работать было проще. Теперь же может показаться, что нам стало сложнее, поскольку у вас почти все запреты сняли. Но наше издательство имеет давно завоеванный престиж: ведь это издательство Бердяева, Булгакова. Солженицына… У нас в запасе еще не изданные рукописи корифеев русской религиозной жизни. И потом, многие авторы, проживающие в Советской России, по-прежнему хотят печататься у нас. Так что мы будем издавать и русскую религиозную философию, и неизвестную в России прозу, и сочинения Александра Солженицына. Наше издательство имеет свою миссию перед русскоязычной аудиторией Запада. Необходимо оно и вашему читателю. Дело в том, что советские издания здесь, на Западе, быстро исчезают с прилавка. К примеру, если бы я решил поставить в программу университета Лермонтова, я не смог бы этого сделать. Почему? Потому что у нас нет в продаже его книг. А Пушкина, я знаю, многие мои студенты не могли купить даже в России. Так что я скорее оптимистически смотрю на наше поприще.