13.1.[1965].

Сегодня надо:

1) Как можно больше прочесть из Шептаева[258]

2) Подобрать и заказать в ПБ все, относящееся к Толстому[259] и к проблеме кумулятивных сказок.

3) Сделать выписки из <нрзб>

4) Продолжить читать Николаева[260].

5) Ответить Лупановой[261] и Криничной[262]

6) Если успею — на выставку графики

7) Позвонить в ИРЛИ насчет библиографии

8) Вечером концерт

9) Ответить Wildhaber’у[263]

Посмотрим!

Мне спасение и оправдание только в работе.

13–14.1.[1965].

Was ich sehe, ist die vollkommene innere ungewollte Schönheit[264].

14.1.[1965]

Вчера работал интенсивно, но не продуктивно с 9 утра до 3-х ч<асов>, и не сделал и половины того, что хотел. Плохая работа проистекает не из моего бессилия, а из полной бесполезности ее. Докторские диссертации нельзя обсуждать. Человек пишет плохую, ужасную работу, потом ему указывают на недостатки, 10 человек ее исправляют, потом ее можно подавать. Но она по существу остается, какой и была. Я читаю Шептаева, но мне неохота входить во все детали его ошибок, я читаю поверхностно и пропускаю то, на чем надо бы остановиться. Если он сам не понимает, как плохо то, что он написал, он не может быть доктором. Этим я вчера занимался почти весь день.

Я приготовил также всю библиографию по кумулятивной сказке, какую можно спросить в БАН, проверил весь список трудов Ив<ана> Ив<ановича> Толстого и выяснил, что надо спросить в БАН. Вот все, что я сделал.

Бетховен — III и V концерт, увертюра «Леонора» № 3; я весь охвачен, это мой мир, мой настоящий мир. Я не имею таланта выразить себя, но Бетховен меня выражает. Я существую по-настоящему. Еврей Баренбойм[265] играет с физиологической темпераментностью и силой, но у него нет души и нет легкости (в staccato и пр.). Но ему это прощаешь. Я слушаю не его, а Бетховена <...>.