У кого хватит духу бродить в монастырских оградах, считая гробницы наших предков, – тот непременно увидит изображение четырех или шести доблестных, доживших до чести быть похороненными в мавзолеях…
Теперь прогресс… ни один осел не может издохнуть без того, чтобы ему тотчас не поставили бы хоть камня с надписью.
За самым гробом Макиавелли почиет труп Стентерелло…
Говорят, будто гроб приводит нас к истине. Да, как раз! Верьте кладбищу! Когда-нибудь наши потомки поцелуют с благоговением эти камни, с надписанной на них бесстыдной ложью, и скажут:
«Вот были молодцы наши предки! Что за непорочные жены, что за мудрые мужи?»
И замогильное чванство остается удовлетворено. И многие оставляют за собой, как светляки на камнях, нечистый след, который кажется серебром…
Вот герои нашего времени, которые крадут себе даже будущее!
А ты, выбивающийся из сил, чтобы жить без надувательства, – кто тебя защитит против надгробного слова? Умрешь – попадешь в руки биографу, он тебя заставит лгать и ты против собственной воли будешь шарлатаном, надувающим публику с высоты собственного катафалка.
Ей Богу! Я боюсь надгробных камней. Я непременно помечу в своем духовном завещании, чтобы меня опустили под землю без
Два эти стихотворения, весьма различные в сущности, навеяны одним и тем же строем мысли, что стало бы яснее, если бы я мог вполне привести здесь первое из них. Вызваны, как то, так и другое весьма распространенными в то время толками и доктринами во дворцах и аристократических салонах о том, что Италия земля смерти, что она закончила свое призвание и т. п. Италии, по их мнению, следовало робко плестись за остальными народами, предоставляя другим вести себя по пути дальнейшего социального совершенствования. Чтобы примирить с народной гордостью этот, конечно не лестный, рецепт будущего, налегали особенно на славу предков, на пластическую красоту гробниц, в которых погребла себя муниципальная Италия и на т. п.
Я боюсь растянуть свою статью бесчисленными выписками, а потому и ограничиваюсь этими двумя стихотворениями, взятыми почти наудачу. Выбирать было бы трудно. Этот период Джусти неисчерпаемо богат самыми разнообразными и бесспорно превосходными стихотворениями, пополняющими друг друга. Талант его достиг высшего своего развития, и дальше идти не мог. Собственная живучесть и сила событий поддерживали его долго на одной и той же высоте, пока наконец силы не растратились и общественные бедствия не нанесли ему рокового удара…
Отличительная черта таланта Джусти – яркое разнообразие, не изменившее ему и тут. Стихотворения всевозможных родов, от полной эпиграммы (как, например,