Если добавить к тому же, что он был обидчив, обидчив как женщина, настолько обидчив, что это можно считать недостатком, то станет ясно, что для такого человека быть руководителем чуть ли не мучительно; что доверие, столь необходимое в отношениях между руководителем и его товарищами и возникающее исключительно в результате глубокого взаимопонимания, такое доверие достигалось с большим трудом. Только очень проницательный человек мог быстро оценить Скотта по достоинству; остальным для этого требовалось съесть с ним пуд соли.

Он не обладал очень большой физической силой, в детстве считался слабым ребёнком, какое-то время даже не надеялись, что он будет жить. Но пропорционально сложённый, с широкими плечами и хорошо развитой грудной клеткой, он был сильнее Уилсона, хотя слабее Боуэрса или старшины Эванса.

Он страдал несварением желудка и в верховьях ледника Бирдмора сказал мне, что в начале восхождения не надеялся его одолеть.

Скотт был неуравновешен, такие люди часто становятся раздражительными деспотами. У него неуравновешенность выражалась в том, что он был подвержен плохому настроению и депрессиям, длившимся неделями, об этом свидетельствуют многие записи в его дневнике. Нервный человек делает всё необходимое, но подчас ценой чудовищного напряжения душевных сил. Он плакал легче, чем все встречавшиеся мне мужчины.

Скотта поддерживала его нравственная сила, несгибаемый характер, который пронизывал всё его слабое «я» и спаивал воедино. Глупо было бы утверждать, что он был наделён одними достоинствами; у него, например, было мало развито чувство юмора, он плохо разбирался в людях. Но достаточно прочитать хотя бы одну страницу из написанного им перед смертью, чтобы понять, каким справедливым человеком он был. Справедливость — вот его божество. Настоятельно рекомендую моим читателям прочитать все эти страницы. Перевернув последнюю, вы, возможно, начнёте читать заново. И тогда, даже не обладая богатым воображением, увидите, что это был за человек.

Несмотря на одолевавшие его серьёзные приступы депрессии, у Скотта, как ни у кого из известных мне людей, с сильным телом сочетался сильный дух. И это при том, что он был так слаб! Так раздражителен от природы, так неустойчив в своих настроениях, так напряжён и склонен к отчаянию. По существу, его жизнеспособность, энергия, решительность были победой над самим собой, не нарушившей его личного обаяния и магнетической притягательной силы. У него была врождённая наклонность к лени, он сам в этом признаётся[133]; и он был бедным человеком и боялся оставить своих близких без средств к существованию; об этом он снова и снова пишет в своих последних письмах и посланиях[134].