В то же время мне не хочется говорить о нём хуже, чем он того заслуживает. Поэтому читателю нечего опасаться, что я склонен к преувеличениям.

В ночь на 4 июля температура упала до -65° [-54 °C], но утром мы проснулись (сомнений нет, в это утро мы действительно проснулись) с чувством большого облегчения.

Температура всего лишь -27° [-33 °C], скорость ветра — миль пятнадцать в час, тихо падает снег. Такая погода стояла всего лишь несколько часов, и мы понимали, что за пределами нашей безветренной зоны завывает настоящая пурга, но за это время мы успели выспаться и отдохнуть, полностью оттаяли наши мешки, мы насладились их влажным теплом.

Для меня, во всяком случае, эта своеобразная пурга явилась даром свыше, хотя у нас не было сомнений, что, когда она закончится и мороз вступит в свои права, наше снаряжение станет ещё хуже, чем было. Что делать — выходить было совершенно невозможно. В течение дня температура понизилась до -44° [-42 °C], а ночью до -54° [- 48 °C].

Назавтра, 5 июля, идти было очень трудно из-за выпавшего свежего снега. Мы, как всегда, прибегали к челночному методу, выжали из себя восемь часов работы, но продвинулись всего лишь на полторы мили. Температура колебалась между -55° [-48 °C] и -61° [-52 °C]; какое-то время дул довольно сильный ветер, сковывавший нас по рукам и ногам. Вокруг месяца большой круг гало с вертикальным столбом и ложными лунами. Мы надеялись, что взбираемся на длинный заснеженный выступ в начале Террора. В эту ночь температура была -75° [-59 °C], за завтраком -70° [-57 °C], в полдень около -77° [-60,5 °C]. Этот день запомнился мне — именно тогда я понял, сколь неразумно стремиться к рекордам. В 5.51 пополудни, после ленча, выставленный Боуэрсом термометр показал -77,5° [-60,8 °C], то есть 109,5° мороза — вполне достаточно для того, кто идёт среди кромешной тьмы, в обледенелой упряжи и одежде.

Минимальная температура, замеренная в весеннем походе экспедиции «Дисковери», составляла -67,7° [-55,4 °C][150], а в те времена наибольшим сроком для санной вылазки, к тому же при дневном свете, считались две недели. У нас же шёл десятый день после выхода из дому, а весь поход был рассчитан на шесть недель.

К счастью, нет ветра. Открытая наша свечечка не гаснет, пока мы тащимся по старым следам за вторыми санями, но стоит хотя бы на долю секунды коснуться обнажённым пальцем какой-нибудь металлической детали, и всё! Он уже обморожен! Трудно застёгивать пряжки на ремнях, стягивающих груз на санях; ещё труднее возиться с котлом, кружками, ложками, примусом, бачком для керосина. Просто не могу понять, как Боуэрс управляется с метеорологическими приборами, но журнал у него в безупречном порядке. А ведь на него и дохнуть нельзя — он тут же покрывается льдом, на котором карандаш не оставляет следа. Верёвки всегда причиняют большие неприятности, а в такой мороз с ними просто беда. Мучительно утром пристёгивать упряжь к саням, в конце перехода — отстёгивать, мучительно привязывать к багажу спальные мешки, закреплять походную кухню поверх ящика с инструментами, но что это по сравнению с маленькими завязками, превратившимися сейчас в жгутики льда!