Выдающийся физик и нобелевский лауреат Илья Пригожин писал, что классическая физика стояла на непререкаемой вере в рациональность Бога, «сочетающего личную энергию Иеговы с рациональностью греческого философа. Ни одна деталь не ускользнула из-под его бдительного ока, каждой мелочи он нашел место в общем порядке».

Бог запустил механизм Вселенной, после чего она больше уже не нуждается в его вмешательстве. На вопрос о том, как именно работает этот механизм, великие ученые прошлого отвечали по-разному, но все они, от Ньютона до Максвелла, были уверены, что роль человека заключается в том, чтобы это понять. И это он делает, разумеется, при помощи размышления, то есть мысленного представления мира в виде абстрактных образов.

Исследование природы опытным путем должно было еще больше укрепить веру в рациональность замысла Творца — или для тех, кто, подобно Лапласу, не нуждался в «этой гипотезе», в наличии законов, которые управляют природой.

Правда, тот же Лаплас не замечал парадокса: его изложение рационального устройства природы производилось из точки, лежащей вне описываемого мира, то есть фактически, отрицая Бога, он описывал мир с божественной точки зрения. При этом человеческий разум — его разум! — каким-то образом мог проникнуть прямо в эту точку и тем самым в общий замысел! Таким образом, получается, что человеческий мозг содержит в себе абстракцию, заключающую в себе весь мир!

Впрочем, не слишком ли много упрощений допускали великие классики науки для того, чтобы иметь возможность гордо отвечать на вопросы королей? Эйнштейн обратил внимание на то, что в погоне за строгостью и точностью выражения физики ограничивают предмет своих исследований лишь доступными нашему опыту явлениями. «Какую прелесть может иметь охват такого небольшого среза природы, если наиболее тонкое и сложное малодушно оставляется в стороне?», спрашивал он в своей работе «Мотивы научного исследования».

Забравшись со своей теорией относительности в еще большие абстракции, Эйнштейн отставил в сторону ссылки на любое чувственное восприятие. Его мир в них не нуждался.

Мне повезло с физикой в школе, несмотря на то, что я взорвал реостат и получил за это двойку в четверти. Но учителя сумели донести до нас красоту классической науки, пусть даже ради этого приходилось посидеть над тетрадками. Мне нравилось закреплять ясные и логичные законы, рассчитывая планетные орбиты или удельную теплоемкость—нравилось, потому что получалось. Видимо, поэтому я старался искать логику даже там, где она требовала погружения в абстракции — например, в теории относительности или квантовой механике.